ЕВСЕВИЙ КЕСАРИЙСКИЙ

Церковная история

 в 10 книгах


КНИГА-ПЕРВАЯ КНИГА-ВТОРАЯ КНИГА-ТРЕТЬЯ КНИГА-ЧЕТВЁРТАЯ КНИГА-ПЯТАЯ
КНИГА-ШЕСТАЯ КНИГА-СЕДЬМАЯ КНИГА-ВОСЬМАЯ КНИГА-ДЕВЯТАЯ КНИГА-ДЕСЯТАЯ

КНИГА ПЯТАЯ

Епископ Римской Церкви Сотер скончался на восьмом году своего епископства. Преемником его стал Елевферий, двенадцатый, считая от апостолов, епископ. Шел семнадцатый год царствования императора Антонина Вера, когда в некоторых областях вспыхнуло страшное гонение на нас: по городам поднялся на нас народ. Что мучеников было неисчислимое множество, об этом можно догадаться по событиям, случившимся в одном народе; потомству сообщено о них в записи, и они воистину достойны остаться незабвенными. (2) Сочинение, в котором они полностью изложены, мы целиком поместили в "Сборнике о мучениках", целью которого был не только рассказ, но и поучение. Теперь же я выберу оттуда то, что имеет отношение к нынешнему труду.

(3) Другие в своих исторических повествованиях обязательно пишут о воинских победах, о трофеях, о подвигах военачальников и доблести воинов, запятнанных кровью и убийствами, совершенными ради своих детей, родины и всякого богатства. Наше слово, повествующее о том, как жить в Боге, запишет на вечных скрижалях тех, кто вел мирную войну за мир своей души и мужественно сражался за истину, а не за родину, за веру, а не за близких. Оно возгласит непреходящую память о сопротивлении борцов за веру, об их многострадальном мужестве, о победе над демонами и незримыми противниками и о венцах, за всё это полученных.

1
Галлия была той страной, где устроилось поприще для описываемых событий; ее славные метрополии Лугдун и Виенна превосходят прочие тамошние города. Через оба города проходит река Родан, обильно орошающая всю страну. (2) Церкви этих двух городов, известные и славные, отправили запись о мучениках Церквам в Асии и Фригии. Они так рассказывают о том, что у них происходило (привожу их собственные слова):

(3) "Рабы Христовы, живущие в Виенне и Лугдуне, в Галлии, братьям в Асии и Фригии, имеющим одинаковую с нами веру и надежду на искупление,— мир, радость и слава от Бога Отца и Христа Иисуса, Господа нашего". (4) Затем, после некоторого предисловия, они так начинают свой рассказ:

"Какое было здесь притеснение, какое неистовое негодование у язычников на святых, что претерпели блаженные мученики, мы в точности и рассказать не в силах, и описать не сможем. (5) Со всей силой обрушился на нас враг, подготовляя свое неизбежное пришествие в будущем. Он всё пустил в ход: натравливал на нас и приучал к травле на рабов Божиих. Нас не только не пускали в дома, бани и на рынок; (6) нам вообще было запрещено показываться где бы то ни было; но ополчилась на них благодать Божия: она у крепила слабых, ею противопоставлен оплот крепкий, принявший на себя весь натиск лукавого; люди эти шли навстречу врагу, выдержали всяческое поношение и пытки; считая многое малым, спешили они ко Христу, воистину показав, что "нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в нас".

(7) Сначала они мужественно выдерживали нападение черни, устремившейся скопом и толпами: на них кричали, их били, волокли, грабили, в них швыряли камнями, заключали в тюрьму, поступали, как озверевшая толпа любит поступать с врагами и неприятелем. (8) По приказу трибуна и городских властей их вывели на площадь и допросили в присутствии всей толпы. Они исповедали свою веру и были заключены в тюрьму до приезда легата.

(9) Потом их привели к нему. Он обошелся с ними со всей жестокостью, обычной по отношению к нам. Тогда Веттий Эпагаф, один из братьев, достигший полноты любви к Богу и ближнему, ведший жизнь столь безукоризненную, что его, юношу, приравняли к старцу-пресвитеру Захарии (он поступал по всем заповедям и уставам Господним беспорочно, не медлил всячески послужить ближнему, имел великую ревность к Богу и горел духом), не вынес такого безрассудного суда и потребовал, чтобы выслушали его защиту братьев, ибо нету нас ни безбожия, ни нечестия. (10) Окружавшие кафедру осыпали его бранью — а был он человеком известным; легат, раздраженный столь законно предъявленным требованием, только спросил, не христианин ли он. Эпагаф громко и ясно исповедал свою веру и сам получил жребий мученика. Его прозвали утешителем христиан, он же в самом себе имел утешителя: дух Захарии проявлен им в полноте любви; он предпочел выступить на защиту братьев и положить за них душу свою. Он был и остался настоящим учеником Христовым, который следует за Агнцем, куда бы Он ни повел его.

(11) Тут среди остальных обнаружилось различие: одни были готовы к мученичеству и со всей охотой произносили исповедание веры. Оказались, однако, и не готовые, без опыта, еще слабые, не могшие выдержать этого напряженного великого состязания. Таких отпавших было человек десять. Они доставили нам великое огорчение и неизмеримую скорбь и надломили мужественную решимость у тех, кто еще не был схвачен и кто, хотя и с великим страхом, но помогал мученикам и не оставлял их. (12) Тут мы все были поражены ужасом, потому что темен был исход их исповедания; мы не страшились пыток, но, видя предстоящий конец, боялись, как бы кто не отпал.

(13) Каждый день хватали тех, кто был достоин восполнить число мучеников; из двух упомянутых Церквей забрали людей самых деятельных, на которых Церкви, по существу, и держались. (14) Захватили и некоторых наших рабов-язычников; легат именем власти приказал всех нас разыскивать. Они, испугавшись пыток, которые на их глазах терпели святые, и поддавшись уговорам воинов, оболгали нас и дали по козням сатанинским ложные показания: у нас Фиестовы пиры, Эдиповы связи и вообще такое, о чем нам не то что говорить, но и думать нельзя; нельзя и поверить, чтобы такое бывало когда-либо у людей. (15) Когда эти слухи распространились, все озверели; даже те, кто раньше был к нам скорее расположен в силу дружеских связей, в ярости на нас скрежетали зубами. Сбылось слово Господа нашего: "Придет время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу". (16) Теперь святые мученики терпели пытки, которые невозможно описать. Сатана всячески старался, чтобы их устами произнесено было богохульное слово.

(17) Весь неистовый гнев и толпы, и легата, и солдат обрушился на Санкта, диакона из Виенны; на Матура, недавно крестившегося, но доброго борца; на Аттала, пергамца родом, всегда бывшего опорой и оплотом здешних христиан, и на Бландину: на ней Христос показал, что ничтожное, незаметное и презренное у людей у Бога прославлено за любовь к Нему, проявленную не напоказ, а в действии. (18) Боялись за нес все: и мы, и ее земная госпожа, сама бывшая в числе исповедников, считали, что у Бландины, по ее телесной слабости, не хватит сил на смелое исповедание. Она же исполнилась такой силы, что палачи, которые, сменяя друг друга, всячески ее мучили с утра до вечера, утомились и оставили се. Они признавались, что побеждены, и не знали, что еще делать; они удивлялись, как Бландина еще живет, хотя все тело у нее истерзано и представляет собой сплошную зияющую рану. По их утверждению, пытки одного вида достаточно, чтобы человек испустил дух,— не надо стольких и таких. (19) Но блаженная, как настоящий борец, черпала новые силы в исповедании: она восстанавливала их, отдыхала, не чувствовала боли, повторяя: "Я христианка, у нас не делается ничего плохого".

(20) И Санкт мужественно переносил страдания, которые были сверх всех человеческих сил и которыми умучивали его люди. Беззаконники надеялись услышать от него недолжное слово, вырванное непрерывными тяжкими пытками, но так тверд был он в своем отпоре, что даже не назвал ни своего имени, ни национальности, ни родного города, не сказал, раб он или свободный; на все вопросы он отвечал по-латыни: "Я христианин". Вместо имени, вместо города, вместо своего происхождения, вместо всего он раз за разом повторял свое исповедание: другого слова язычники от него не услышали. (21) И легат, и палачи были крайне раздражены и, не зная, что делать, стали, наконец, прикладывать раскаленные медные пластинки к самым чувствительным местам на теле. (22) И плоть горела, но Санкт оставался незыблемо тверд в своем исповедании; вода живая, исходящая из чрева Христова, орошала его и давала ему силу. (23) Тело же его свидетельствовало о пережитом: всё в рубцах и ранах, съежившееся, утратившее человеческий облик; но Христос, в нем страждущий, его и прославил, обессилив врага и на этом примере показав остальным, что ничто не страшно, где любовь Отца, ничто не больно, где слава Христова.

(24) Через несколько дней беззаконники принялись вновь пытать мученика, рассчитывая, что если они подвергнут его распухшие и воспаленные члены тем же мучениям, то они или одолеют его — а он тогда не мог вынести даже прикосновения руки,— или же он умрет под пыткой и смерть его распугает остальных. Ничего подобного с ним, однако, не случилось: в последующих пытках он, вопреки всеобщим ожиданиям, окреп, распрямился, приобрел прежний облик и способность пользоваться своими членами: вторичные пытки стали ему не в наказание, а, по милости Христовой, в исцеление.

(25) Библиаду, одну из отрекшихся, диавол уже собирался поглотить, но, желая, чтобы она была осуждена еще и за кощунство, повелеена пытку, понуждая обвинять нас в делах безбожных — а была она существом хрупким и робким. (26) Она, однако, под пыткой отрезвилась и, можно сказать, проснулась от глубокого сна: временная боль напомнила ей о вечной казни в геенне, и она стала противоречить клеветникам: "Как могут эти люди есть детей, если им запрещено есть кровь даже неразумных животных?" После этого она заявила, что она христианка. Ее причислили к мученикам.

(27) Стойкость мучеников, руководимых Христом, обессилила эти тиранические наказания, и диавол измыслил другие козни: заключение в мрачные, очень суровые тюрьмы, растягивание ног на деревянной доске до пятой дыры и прочие мучения, которым злобные слуги диавола, исполненные его духа, обычно подвергают заключенных. Многие умерли, задохнувшись в тюрьме,— именно те, которых Господь пожелал освободить таким образом, являя Свою славу. (28) Другие, терпевшие такие горькие муки, что, казалось, они не смогут выжить даже при самом тщательном уходе, продолжали жить в тюрьме: без всякой людской заботы, укрепленные от Господа душевно и телесно, они и других уговаривали и утешали. А новички, только что схваченные, еще не знакомые с телесными страданиями, не выносили тяжести заключения и умирали в тюрьме.

(29) Епископское служение в Лугдуне было вверено блаженному Пофину. Было ему за девяносто, телесно он очень ослаб, с трудом дышал по причине телесной слабости, но был укреплен духом ревности и гоним жаждой мученичества. Он сам повлекся к судье, изможденный телом и от старости, и от болезни, но соблюдающий в себе душу, дабы через нее торжествовал Христос. Воины подвели его к судье; их сопровождали городские власти и огромная толпа, вопившая на вес лады так, словно он Сам Христос. Исповедание его было прекрасно. (31) На вопрос легата, что это за Бог у христиан, он ответил:

"Будешь достоин — узнаешь". Тогда его безжалостно поволокли, всячески осыпая ударами. Стоявшие рядом, не уважая его старости, били его руками и пинали ногами; находившиеся подальше швыряли всем, что попадало под руку: все считали преступным нечестием отстать в этом грубом издевательстве; думали, что таким образом они мстят за своих богов. Пофина, едва дышавшего, бросили в тюрьму, и через два дня он испустил дух. (32) И тут проявилась великая попечительность Господня и обнаружилось безмерное милосердие Иисусово, редкое даже для нашего братства, но отвечающее Христову замыслу. (33) Схваченные первоначально и отрекшиеся все равно содержались в заключении и были тоже пытаемы. В то время отречение было бесполезно, и объявившие себя тем, чем они и были, были посажены как христиане и ни в чем другом их не обвиняли; этих же держали как убийц и развратников, и по сравнению с остальными наказаны они были вдвойне. (34) Радость мученичества, надежда на обещанную награду, любовь ко Христу, дух Отчий — все это облегчало участь исповедников; зато отрекшихся сильно мучила совесть: когда узников выводили, то их сразу можно было отличить по виду. (35) Исповедники шли веселые; на их лицах была печать благодати и славы; оковы казались достойным украшением — так идет невесте одежда с золотым шитьем. От них исходило благоухание Христово; некоторые даже думали, что они умащиваются миром; отрекшиеся шли понурые, приниженные, всякое благообразие было ими утрачено; к тому же язычники оскорбляли их как низких трусов, обвиняли в человекоубийстве; они утратили почетное, славное, животворящее имя. Видя это, и остальные укреплялись; схваченные не сомневаясь произносили свое исповедание, не раздумывая над диавольскими доводами".

(36) Сказав тут еще кое о чем, они продолжают:

"Мученичество их кончалось разной смертью: венок, сплетенный из всевозможных цветов разной окраски, поднесли они Отцу. Им, благородным борцам, одержавшим в разных состязаниях великую победу, надлежало получить венец бессмертия.

(37) Матура, Санкта, Бландину и Аттала бросили в амфитеатре зверям и языческой бесчеловечности, как зрелище; ради наших был назначен особый день травли. (39) Матур и Санкт прошли в амфитеатре через все мучения, будто раньше вообще ничего не претерпели; вернее, как уже одолевшие противника во многих схватках и ведущие борьбу за самый венок, они перенесли опять принятый в тех местах переход от бичевания к бросанию зверям и вообще всё, что со всех сторон требовал обезумевший народ. Их, наконец, посадили на железное кресло; чад от поджариваемых тел окутал их. (39) Язычники не унимались и бесновались еще больше, желая победить их выдержку, но ничего не услышали от Санкта, кроме тех слов, в которых он с самого начала привык излагать свое исповедание. (40) Так как мученики в этом длительном состязании по большей части оставались живы, то в конце концов их закололи. В течение этого дня вместо пестрого разнообразия звериной травли зрелищем служили только мы.

(41) Бландину решено было подвесить к столбу на съедение зверям. Вид ее, словно распятой на кресте, ее горячая молитва внушали много рвения состязавшимся: благодаря сестре телесными глазами увидели они Распятого за нас; да убедятся уверовавшие в Него, что каждый пострадавший за Христа находится в вечном общении с Богом живым. (42) Так как ни один зверь не прикоснулся к Бландине, то ее сняли со столба и опять отправили в тюрьму. Она сохранялась для другого состязания: да одержит победу во многих схватках и сделает неизбежным осуждение коварного змия; да одушевит братьев она, маленькая и слабая, ничтожная — и великий непобедимый борец за Христа, одолевшая врага во многих схватках и за эту борьбу увенчанная венцом бессмертия.

(43) Чернь настойчиво требовала казни Аттала (он был человеком известным). Он вышел, готовый к борьбе: совесть его была чиста, он по-настоящему был наставлен в христианском учении и всегда свидетельствовал у нас об истине. (44) Его обвели кругом амфитеатра; впереди несли дощечку с латинской надписью: "Это Аттал-христианин". Хотя народ и кипел от ненависти к нему, но легат, узнав, что он римский гражданин, приказал держать его вместе с остальными в тюрьме, о которых он послал письмо кесарю: он ждал решения.

(45) А пока что время для них не шло праздно и бесплодно; за их терпение явлено им было безмерное милосердие Христово: живые оживили мертвых, мученики простили отрекшихся и великая радость была у Девы-Матери, принявшей живыми мертвых выкидышей. (46) Благодаря исповедникам большинство отступников вернулось к вере, зачало новые плоды, загорелось и выучилось исповеданию. Ожившие, полные сил подходили они к кафедре для нового допроса, и радовался Господь, не желающий смерти грешника, милостивый к кающимся.

(47) От кесаря пришел ответ: исповедников мучить; кто отречется, тех отпустить. Как раз начиналось Собрание провинциалов (очень многолюдное, так как на него сходятся ото всех племен), и легат превратил выход мучеников к трибуне в театральное зрелище для толпы. Тут он опять их допрашивал: римским гражданам велел отрубить головы, а остальных бросить зверям.

(48) Прославили Христа, вопреки ожиданию язычников, недавние отступники. Их допрашивали каждого особо, обещая освобождение, но они исповедали свою веру и были причислены к мученикам. В стороне остались те, в ком не было и следа веры, кто не понимал, что значит брачная одежда, и не имел страха Божия. Сыны погибели, они самим отречением произнесли хулу на Путь; все остальные объединились с Церковью.

(49) При допросе присутствовал некий Александр, фригиец родом, врач. Он много лет жил в Галлии и почти всем был известен своей любовью к Богу и смелостью своей речи; не был он обделен и апостольским даром. Стоя у трибуны, он знаками поощрял исповедников; стоявшим кругом казалось, что он в родовых схватках, (50) и чернь, раздраженная тем, что недавние отступники стали исповедниками, стала вопить, что это дело Александра. Легат подозвал его и стал допрашивать, кто он, и, обозлившись на его ответ: "Христианин", осудил на съедение зверям. На следующий день он вышел на арену вместе с Атталом, и легат, в угоду черни, и Аттала отдал зверям. (51) В амфитеатре они испытали на себе все орудия, придуманные для пыток, и выдержали великое состязание; наконец, их закололи. Александр не издал ни слова, ни звука: сердце его было с Богом. (52) Аттал, когда его посадили на железное раскаленное кресло и от его тела пошел запах жареного, сказал, обращаясь к толпе, по-латыни: "Это вот и есть поедание людей — то, что вы делаете, а мы не едим людей и вообще не делаем ничего дурного". Когда его спросили об имени Бога, он ответил: "Бог не имеет имени, подобно человеку".

(53) После всего, в последний день травли, вывели опять Бландину с Понтиком, мальчиком лет пятнадцати. Их приводили каждый день поглядеть на мучения других и заставляли поклясться именем языческих идолов — а они пребывали в пренебрежительном спокойствии. Толпа озверела; не пожалели ребенка, не устыдились женщины: (54) их обрекли на все пытки, провели по всему их кругу, неизменно заставляли поклясться, но ничего не добились. Понтика ободряла сестра: язычники видели, как она убеждала и укрепляла брата. Он, мужественно выдержав все мучения, испустил дух.

(55) А блаженная Бландина, последняя из всех, убеждавшая, как благородная мать, своих детей и проводившая их, победителей, к Царю, прошла через все страдания своих детей и поспешила к ним, ликуя о своем отходе и радуясь ему, словно приглашенная на брачный пир, а не брошенная на съедение зверям. (56) После бичей, встречи со зверями, раскаленной сковороды ее, наконец, посадили в ивовую корзину и бросили быку. Животное долго подбрасывало ее, но она уже ничего не чувствовала в надежде обетованного и в общении со Христом. Ее тоже закололи. Сами язычники сознавались, что у них ни одна женщина не смогла бы выдержать столько таких мучений.

(57) Их безумие и жестокость к святым и тут не насытились. Свирепые варварские племена, растревоженные лютым зверем, с трудом успокаиваются. Они придумали нечто новое, свое: стали издеваться над мертвыми телами. (58) Лишенные человеческой способности рассуждать, они не устыдились своего поражения, но, как звери, еще больше распалились гневом; и легат и народ испытывали одинаковую и несправедливую ненависть к нам, да исполнится Писание: "Неправедный пусть еще делает неправду, и святой да освящается еще". (59) Тела задохнувшихся в тюрьме выбросили собакам и старательно охраняли днем и ночью, чтобы никто из наших не похоронил их. Выбросили то, что осталось от огня и звериных зубов; истерзанные, обугленные куски, а также головы и обрубки туловищ — все это много дней подряд оставалось без погребения и охранялось с воинской старательностью. (60) Одни при виде этих останков злобно скрежетали зубами, ища, чем бы еще отомстить; другие, смеясь, издевались, восхваляли своих идолов и приписывали им наказание христиан. Люди более мягкие, склонные до некоторой степени к состраданию, укоряли нас, говоря: "Где же их Бог? Какая им польза от их веры, за которую они отдали жизнь?" (61) Так по-разному отнеслись к нам люди, мы же пребывали в великой печали, ибо не могли тела их предать земле. И ночь не приходила на помощь, и деньги не убеждали, и мольбы не трогали: останки мучеников всячески охраняли, словно в расчете на большую выгоду от того, что не будет у них могил".

(62) Затем, между прочим, говорят они следующее:

"Тела мучеников, всячески поруганные в поучение всем, оставались шесть дней под открытым небом, затем беззаконники их сожгли и смели пепел в реку Родан, протекающую поблизости, чтобы ничего от них на земле не оставалось. (62) Они это делали в расчете победить Бога и отнять у них возрождение. (63) Они так и говорили: "Чтобы и надежды у них не было на воскресение, поверив в которое они вводят странную новую веру, презирают пытки и готовы с радостью идти на смерть. Посмотрим, воскреснут ли они, и сможет ли их Бог помочь им и вырвать из наших рук".

2
Все это случилось в христианских Церквах при упомянутом императоре. По этим событиям можно разумно заключить о том, что делалось в остальных провинциях. Стоит добавить из этого же письма дословный рассказ о доброте и человеколюбии упомянутых мучеников:

(2) "Столь ревностно подражали они Христу, Который, "будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу", что столь прославленные не раз и не два, а многократно мучимые, бросаемые зверям и возвращаемые в тюрьму, все в ожогах, рубцах и ранах, они не только сами не объявляли себя мучениками, но запрещали нам их так называть, и, если кто в письме или разговоре обращался к ним: "мученики", они горько его упрекали. (3) Они охотно отдавали звание мученика Христу, верному, истинному Мученику, Первенцу из мертвых, Владыке жизни в Боге; вспоминали уже отошедших мучеников и говорили: "вот они, мученики: Христос удостоил принять их при исповедании, запечатлев смертью их свидетельство, а мы просто исповедники ничтожные". И они со слезами просили братьев усиленно молиться, чтобы им устоять до конца. (4) Они на деле показали силу мученичества: смело разговаривали с язычниками; их терпение, бесстрашие, твердость показали благородство их душ; исполненные страха Божия, они просили братьев мучениками их не называть".

(5) Немного спустя продолжают:

"Они смиренно склонялись под мощной рукой, которая теперь высоко вознесла их. Тогда они всех защищали и никого не обвинили: развязали всех, никого не связали. Молились за палачей, как Стефан мученик, достигший совершенства: "Господи! не вмени им греха сего". Если он молился за побивающих его камнями, то насколько же больше за братьев?"

(6) Затем, между прочим, говорят:

"Любовь их была настоящей, и потому шла у них великая война с диаволом: они хотели так сдавить ему глотку, чтобы он изверг из себя еще живыми тех, кого собрался целиком поглотить. Они не превозносились над падшими; по материнскому милосердию своему уделяли нуждающимся от своего избытка и, проливая за них обильные слезы перед Отцом, просили даровать им жизнь, и Он давал ее; (7) они отдавали ее ближним и, победив все, отходили к Богу. Они всегда любили мир, мир завещали нам, с миром ушли к Богу. Матери не оставили забот и братьям не раздор и вражду, а радость, мир, единомыслие и любовь".

(8) Рассказ о любви тех блаженных мучеников к падшим братьям да послужит на пользу тем, кто потом так бесчеловечно и безжалостно обходился с этими членами Христовыми.

3
В том же писании о вышеназванных мучениках имеется и другой достопамятный рассказ, с которым стоит познакомить будущих читателей. Вот он:

(2) "Алкивиад, один из них, жил жизнью суровой и ничего прежде не употреблял в пищу, кроме хлеба и воды. Он пытался и в тюрьме вести себя так же, но Атталу после первого выдержанного им в амфитеатре состязания было открыто, что Алкивиад поступает нехорошо, отказываясь от того, что создал Бог, и подавая повод к соблазну. (3) Алкивиад послушался, стал есть всё, не разбирая и благодаря Бога. Мучеников никогда не оставляла благодать Божия, и Дух Святой был им советником". Тут и все.

(4) Последователи Монтана, Алкивиада и Феодота 9 во Фригии только-только заговорили тогда на людях о своих прорицаниях (так как очень много и других чудес еще до того времени совершалось по Божией благодати в разных церквах, то многие поверили и их пророческому дару). Возникли по этому поводу разногласия, и братья из Галлии, изложив собственное суждение, осторожное и вполне правоверное, извлекли еще письма разных мучеников, у них скончавшихся, которые те, беспокоясь о мире церковном, находясь еще в оковах, писали братьям в Асии и Фригии, а также Елевферию, тогдашнему Римскому епископу.

4
Эти же мученики сообщили упомянутому Римскому епископу об Иринее, пресвитере лугдунском, сказав о нем много добрых слов, как это ясно из следующего:

(2) "Желаем тебе, отец Елевферий, радоваться в Боге сейчас и всегда. Мы попросили доставить тебе это письмо нашего брата и сообщника Иринея; просим тебя, будь к нему расположен: он ревностен к завету Христову. Если бы мы думали, что праведность доставляет человеку место, то мы поставили бы его, по его заслугам, первым среди пресвитеров церковных".

(3) Зачем приводить список мучеников из их послания? Одних обезглавили, других бросили на съедение зверям; некоторые успокоились в тюрьме. Незачем перечислять и выживших исповедников. Кто захочет, тот с исчерпывающей полнотой узнает об этом, взяв в руки эту запись, которую я, как говорил, вставил в свой "Сборник о мучениках". Такие события были при Антонине.

5
Рассказывают, что брат его, кесарь Марк Аврелий, перед сражением с германцами и сарматами оказался в безвыходном положении, так как войско его обессилело от жажды. Воины так называемого Мелитинского легиона с верой, которая с того времени и доныне поддерживала их в сражениях с неприятелем, опустились, по нашему молитвенному обыкновению, на колени и обратились с мольбой к Богу. (2) Зрелище для врагов было удивительное, но то, что, по рассказу, постигло их тут же, было еще удивительнее: страшная гроза обратила врагов в бегство и погубила их; ливень, хлынувший на воззвавших к Богу, восстановил силы всего войска, бывшего на краю гибели. (3) Рассказ об этом есть и у писателей, далеких от нашей веры, но излагающих те же события; есть и у наших. Историки со стороны признают чудо, но, в нашей вере ничего не понимая, отрицают, что оно произошло по нашим молитвам. Наши, сроднившиеся с истиной, передают факты просто и бесхитростно. (4) Один из них, Аполлинарий, говорит, что легион, по молитве которого произошло чудо, получил от императора наименование, которое по-латыни означает "молниеносный". (5) Свидетельствует об этом и почтенный Тертуллиан, обратившийся к римскому сенату с Апологией нашей веры, уже упомянутой. Он передает этот рассказ, подтверждая его доказательствам и более сильными и убедительными; (6) по его словам, до сих пор ходят письма Марка, императора весьма разумного, в которых он свидетельствует, что его войско в Германии почти погибало без воды и спаслось молитвами христиан. По его словам, император грозил смертью нашим обвинителям. (7) Заключает Тертуллиан такими словами: "Что это за законы, которые применяют против нас только безбожные, жестокие правители? Их не соблюдал Веспасиан, хоть и победитель иудеев; частично зачеркнул их Траян, запрещая разыскивать христиан; их не подтвердили ни Адриан, который вмешивался во все, ни император, прозванный "Благочестивым". Пусть думает об этом кто как хочет.

(8) Перейдем к последующим событиям. Когда Пофин на девяностом году жизни скончался, а с ним и галльские мученики, то преемником Пофина, управлявшего Лугдунской Церковью, стал Ириней. Мы узнали, что в юности он слушал Поликарпа. (9) В 3-й книге своего сочинения "Против ересей" он дает список Римских епископов, преемственно сменявших друг друга, и доводит его до Елевферия, время которого мы описываем. В своем сочинении, написанном в его епископство, он и помешает лот список. Он пишет так:

6
"Блаженные апостолы, основав и устроив Церковь, вручили епископское служение Лину; об этом Лине апостол Павел вспоминает в Посланиях к Тимофею. (2) Преемником его был Анаклет; третьим после апостолов получил жребии епископства Климент: он видел блаженных апостолов и беседовал с ними; в ушах его звучала апостольская проповедь; он перед глазами имел их предание. И не он один: тогда еще оставалось много учеников апостольских. (3) При этом Клименте в Коринфе возникло между братьями большое несогласие, и Римская Церковь послала коринфянам убедительные письма, понуждая их к миру, оживляя их веру и напоминая о предании, которое они только что получили от апостолов".

Немного ниже он говорит:

(4) "Преемником Климента был Эварест, а преемником Эвареста — Александр; шестым после апостолов поставлен Ксист; после него был Телесфор, со славой, как мученик, скончавшийся. За ним был Гигин, потом Пии, после него—Аникет. Преемником Аникета был Сотер, а теперь двенадцатым после апостолов получил жребии епископства Елевферий. (5) В таком порядке и при такой преемственной передаче дошли до нас апостольское предание и проповедь истины".

7
Ириней в согласии с тем, о чем мы рассказывали раньше, во 2 — и книге (их всего пять) своею сочинения, озаглавленного "Обличение и низвержение лжеименного знания", говорит, что до его времени в некоторых Церквах зримо оставалась Божия сила чудотворения:

(12) "Они [еретики] не могут воскресить мертвого, как воскрешали Господь и апостолы своей молитвою или как часто случалось, что когда среди братьев возникала нужда, то вся поместная Церковь пребывала в посте и усиленной молитве, и душа умершего возвращалась: человек был дарован по молитвам святых".

И дальше, между прочим:

(3) "Если скажут, что чудеса Господни были мнимыми, то поведем их к пророкам и, основываясь на их книгах, покажем, что все о Нем, как было предсказано, так действительно и произошло и что Он есть единственный Сын Божий. Поэтому истинные ученики Его, получившие от Него благодать, совершают Его дела благие, разные, смотря по тому, кто какой дар получил от Него. (4) Одни изгоняют демонов действительно и надежно, и часто, очистившись от злых духов, люди становятся верующими членами Церкви; другие предвидят будущее, имеют видения и пророчествуют; иные лечат больных и, возлагая на них руки, возвращают им здоровье; даже, как мы говорили, они воскрешали умерших, и те долго жили с ними. (5) Нельзя и перечислить все дары, которые Церковь во всем мире получает от Бога во имя Иисуса Христа, распятого при Понтии Пилате, и ежедневно изливает их на благо язычников, никого не обманывая и ни на ком не наживаясь: даром получила от Бога, даром и служит".

(6) В другом месте он же пишет:

"Как мы и слышали от многих, есть в Церкви много братьев, имеющих дар пророчества и говорящих на разных языках по наитию Духа; они обнаруживают к пользе сокровенные людские помыслы, а также изъясняют Божественные тайны".

Вот рассказ о том, что и до сих пор разные дары есть у достойных.

8
В начале нашего сочинения мы обещали привести к месту мнения древних пресвитеров и церковных писателей относительно дошедших по преданию канонических книг. Одним из этих писателей был Ириной; мы приведем его слова — (2) прежде всего то, что касается святых Евангелии:

"Матфей дал евреям Евангелие, написанное на их родном языке, как раз в то время, когда Петр и Павел проповедовали в Риме и основывали Церковь. (3) После их смерти Марк, ученик и переводчик Петра, передал нам записанную им проповедь Петра. Лука, спутник Павла, поместил в книге Евангелие, им проповеданное. (4) Затем Иоанн, ученик Господа, возлежавший у Него на груди, написал Евангелие, живя в Асии, в Эфесе".

(5) Это сказано Иринем в 3-й книге упомянутого произведения, а в 5-й он так рассуждает об Откровении Иоанна и о числе имени антихриста: "Так обстоит дело; во всех тщательно сделанных древних списках приведено то же число; оно засвидетельствовано теми, кто лично видел Иоанна, да и разум говорит нам, что число имени зверя дано в буквах его имени по числовому их значению у эллинов".

(6) И ниже говорит о том же:

"Мы боимся сказать что-либо точное об имени антихриста. Если бы нужно было сейчас открыто провозгласить его имя, то его назвал бы тот, кому было Откровение. Оно ведь было дано недавно, почти при нас, к концу правления Домициана".

(7) Вот что сообщил об Откровении Ириней. Упоминает он и Первое послание Иоанна и приводит оттуда много свидетельств, так же как из Первого послания Петра. Он не только знал, но и принимал книгу "Пастырь". Он говорит: "Хорошо говорит Писание: прежде всего веруй, что Бог един, что Он все создал и все привел в порядок".

(8) Приводит он почти дословно некоторые изречения из Премудрости Соломона: "Созерцание Бога делает человека недоступным греху, а эта недоступность приближает его к Богу".

Вспоминает он и писания некоего пресвитера, мужа апостольского, по имени его не называя, но приводя его объяснение Божественного Писания. (9) Упоминает также Иустина Мученика и Игнатия, пользуется свидетельствами из их писаний и обещает тщательно заняться в особой работе опровержением Маркиона на основании его же собственных книг.

(10) Послушай его дословное сообщение о переводе богодухновенных Писаний семьюдесятью толковниками:

"Бог стал человеком, и Сам Господь спас нас, выбрав в знамение этого Деву. Некоторые из нынешних, например, Феодотион Эфесский и Акила с Понта, оба прозелиты из иудеев, осмеливаются перетолковывать слова: "Отроковица во чреве зачнет и родит Сына" в том смысле, что Христос родился от Иосифа. Последователями их являются эвиониты".

(11) Немного спустя он продолжает:

"Еще до римского владычества, когда Асия была во власти македонян, Птоломей, сын Лага, горя желанием украсить основанную им в Александрии библиотеку самыми совершенными произведениями всех народов, попросил у жителей Иерусалима их книг, переведенных на язык эллинов. (12) Евреи, бывшие тогда подданными Македонии, отправили к Птоломею семьдесят старцев, прекрасно знавших и Писание, и оба языка,— Господь творил Свою волю. (13) Птолемей пожелал подвергнуть их испытанию: боясь, как бы они, сговорившись, не утаили в переводе истинный смысл Писания, он поместил каждого отдельно от других и велел всем делать тот же самый перевод, причем всех книг.

(14) Когда переводчики собрались у Птоломея и стали сравнивать свои переводы, то прославлен был Господь и Писание признано воистину Божественным: у всех одни и те же мысли были выражены в одних и тех же словах — с самого начала и до конца. Бывшие при этом язычники поняли, что книги переводились по внушению Божьему. (15) Нет ничего удивительного, что Бог сотворил это чудо: когда в Навуходоносорово пленение Писание было искажено и спустя семьдесят лет евреи вернулись в родную страну, то уже во время Артаксеркса, царя Персидского, Господь внушил Ездре, священнику из колена Левиева, воссоздать все слова древних пророков и восстановить Моисееве законодательство".

Вот что сообщает Ириней.

9
Царствование Антонина длилось девятнадцать лет, власть от него принял Коммод. В первый же год его правления, по смерти Агриппина, двенадцать лет несшего епископское служение в Александрии, епископство принял Юлиан.

10
В это время там обучением верующих руководил человек, известный своей образованностью, по имени Пантен. По древнему обычаю, в Александрии имеется училище, где преподается Священное Писание. Оно существует и доныне, и мы слышали, что им ведают люди, сильные в слове и ревностные в изучении Божественного. В то время, говорят, особенно блистал упомянутый муж, воспитанный в правилах стоической философии. (2) Он, по рассказам, проявил такое горячее рвение к слову Божию, что явился смелым проповедником Христова Евангелия у язычников на Востоке и доходил даже до земли индийцев. Многие, да, многие возвещали тогда слово евангельское; по внушению Господню подражали они апостолам, распространяя слово Божие и наставляя в нем. (3) Пантен, один из таких, дошел до индийцев и, говорят, нашел у местных жителей, познавших Христа, принесенное к ним еще до его прибытия Евангелие от Матфея. Христа проповедовал им Варфоломей, один из апостолов; он оставил им Евангелие от Матфея, написанное еврейскими буквами; оно сохраняется и доныне. (4) Пантен многое улучшил в Александрийском училище; он руководил им до смерти, поясняя и письменно, и в живой беседе сокровища Божественных догматов.

11
В это же время в Александрии известен был Климент, изучавший Святое Писание. Он был тезкой Римского епископа, которого считали учеником апостольским. (2) В своих "Очерках" он как своего учителя называет Пантена по имени и в 1-й книге "Стромат", по-моему, прикровенно перечисляя наиболее известных преемников апостольских, в учении которых был наставлен, говорит: (3) "Книга эта написана без ухищрении и не для людей; я собрал себе под старость сокровище воспоминаний — это средство от забвения: словно тени, проходят передо мной безыскусственно начертанные образы люден, живых и ярких, чьи слова я удостоился слушать, блаженных мужей, которые сами достойны слова. (4) Один из них был ионийцем, другой происходил из Великой Греции, третий — сириец из Келесирии; был один из Египта, были с Востока; один — из Ассирии, другой, евреи, — из Палестины. Последним я случайно встретил первого по силе и на нем успокоился; я выследил его, скрывавшегося в Египте. (5) Они хранили святое учение, в точности переданное им Петром, Иаковом, Иоанном и Павлом, принимая его от святых апостолов, как сыновья от отца (немногие дети похожи на своих отцов); слава Богу, дожили они до нас, чтобы вложить в нас эти прадедовские и апостольские семена".

12
При них в Иерусалимской Церкви еспископом был известный Наркисс, который известен многим и доныне. Он был пятнадцатым, считая от войны с иудеями при Адриане. Мы говорили уже, что с этого времени тамошняя Церковь впервые составилась из язычников (до того состояла из обрезанных) и первым епископом из язычников был Марк. (2) После него в списке епископов, преемственно сменявших друг друга, стоят:

Кассиан, за ним Публии, потом Максим, за ними Юлиан, потом Гаий, потом Симмах, потом другой Гаии, опятьдругои Юлиан, Каптон, за ними Валент и Долихиан и после всех Наркисс, тридцатый по преемству от апостолов.

13
В это время Родон, уроженец Асии, учившийся в Риме, как он сам говорит, у Татиана (с которым мы уже познакомились), писал разные книги и вместе с другими восстал на Маркионову ересь. Он рассказывает, что в его время в ней возникли разные направления, опровергает ложные выдумки и тщательно характеризует виновников этого разделения. Послушай его самого:

(2) "Они потому и не согласны между собой, что защищают учение несостоятельное. Апеллес из того же стада, уважаемый и за свои образ жизни, и за старость, признаёт единое начало, но пророчества, по его мнению, исходят от вражеского духа, в чем его убедили изречения одержимой демоном девицы Филумсны. (3) Другие, как и сам кормчий Маркион, вводят два начала; к ним относятся Потит и Василиск. (4) Они, идя по пятам за понтийским волком и не различая, как и он, природы вещей, свернули на путь легкий и заявили о существовании двух начал просто и бездоказательно; других снесло к еще худшему: они принимают существование не двух, а трех природ. Их глава и вождь — Синерос, как утверждают восхваляющие его школу".

(5) Пишет он и том, какие беседы вел с Апеллесом:

"Старец Апеллес общался с нами, и мы часто уличали его в нелепостях. Поэтому он стал говорить, что вообще не надо исследовать Писание: пусть каждый остается при своей вере. Он утверждал, что надеющиеся на Распятого спасутся, но только если делали добрые дела. Самыми темными в его учении были его рассуждения о Боге (мы об этом говорили). Так же, как и мы, он признавал единое начало".

(6) Затем, целиком изложив мнения Апеллеса, Родон говорит:

"Когда я ему говорил: "Откуда у тебя доказательства? Как ты можешь говорить, что есть единое начало? Скажи!", он говорил, что пророчества сами изобличают себя и что в них нет ни слова правды: они между собой не согласны, лживы и противоречат одно другому. А что есть одно начало, он, по его словам, этого не знает, а только его влечет к этой мысли. (7) Я заклинал его сказать мне правду, и он поклялся в правдивости своих слов: он не понимает, как это есть единый нерожденный Бог, но верует в Него. Я засмеялся и укорил его, что он, называя себя учителем, не знает, как доказать то, чему учит".

(8) В том же сочинении, обращаясь к Каллистиону, Родон рассказывает, что учился в Риме у Татиана, который, по его словам, трудился над книгой под заглавием "Спорные вопросы"; хотя он и обещал объяснить в ней темное и сокрытое в Священном Писании, но Родон объявляет, что разрешение этих вопросов он предложит в собственной книге. Приписывают ему и толкование на шесть дней творения.

(9) Этот же Апеллес тысячами кощунственных слов поносил Моисеев Закон; во множестве книге великим усердием хулил Писание и, как ему казалось, изобличал его и изничтожал. Об этом довольно.

14
Враг Церкви Божией, ненавистник прекрасного и любитель зла, не упускающий ни одного способа строить козни людям, потрудился над возникновением ересей, странных и враждебных Церкви. Одни из еретиков, словно ядовитые змеи, ползали по Асии и Фригии, провозглашая Монтана утешителем, а его приспешниц, Прискиллу и Максимиллу,— пророчицами.

15
В Риме были сильны другие: во главе их стоял Флорин, лишенный священства. Заодно с ним был и Власт, впавший в подобное же заблуждение. Они многих увели из Церкви, завлекши в свое учение; оба, каждый по-своему, искажали истину новыми выдумками.

16
Против так называемой фригийской ереси встал строй защитников истины — оплот крепкий и необоримый: Аполлинарий из Иераполя, о котором мы упоминали раньше, и много ученых мужей, его современников. От них дошло до нас много сведений для нашей истории. (2) Один из них в начале своего сочинения против Монтана сообщает, что он и устно изобличал еретиков. Вот его вступление:

(3) "С очень давнего времени велишь ты мне, дорогой Авиркий Маркелл, написать книгу против так называемой Мильтиадовой ереси. Я до нынешнего дня все откладывал — не по бессилию изобличить ложь и свидетельствовать об истине, но опасливо остерегаясь, не показалось бы кому, что я вписал что-то новое в Евангелие Нового Завета и что-то там переставлял; желающий жить по Евангелию не смеет ведь ничего ни убавить, ни прибавить.

(4) Недавно я был в Галатии, в Анкире, и застал местную Церковь почти оглохшей от этих новых, как они говорят, пророчеств, вернее, как будет показано, лжепророчеств. Я по возможности, с помощью Божией, много дней рассуждал в Церкви об этих людях и о предложенных мне вопросах. Церковь ликовала и укреплялась в истине — противники в это время были отброшены; враги опечалились. (5) Местные пресвитеры просили меня в присутствии сопресвитера нашего Зотика из Отрии оставить им записи моих возражений врагам истины. Мы этого не сделали, но пообещали, Бог даст, тщательно их изложить дома и отослать им".

(6) Сделав несколько подобных замечании в начале книги, он так рассказываем о причине возникновения этой ереси:

"Новая ересь, вызвавшая раскол в Церкви, возникла вот почему. (7) Есть в Мизии, на границе с Фригией, деревня Ардава. Говорят, что некий Монтан, из местных новообращенных (было это при Грате, проконсуле Асии), в безмерной страсти к первенству дал врагу войти в себя; одушевляемый им, придя внезапно в исступление, он начинал говорить нечто странное, пророчествуя вопреки обычаю Церкви, издавна и преемственно хранимому. (8) Из тех, кому довелось в то время слушать его незаконные выкрики, одни возмущались, считая, что он одержим демоном, находится во власти духа заблуждения и приводит в смятение народ; его корили и не позволяли ему говорить, памятуя, что Господь учил различать духов и бдительно остерегаться появления лжепророков: другие, наоборот, словно гордясь и немало тщеславясь Духом Святым и пророческим даром, забыли о Господнем велении различать духов: они призвали этого духа безумия, льстивого, вводящего народ в заблуждение; прельщенные им, они сбились с правого пути до того, что их невозможно было заставить молчать.

(9) Диавол, замыслив, вернее, злоумыслив гибель ему непослушных и не чтивших его по достоинству, тайком возбуждал и разжигал их мысль, уснувшую для истинной веры. Он взволновал двух женщин, исполнил их своего лживого духа, и они, подобно Монтану, стали говорить бессмысленно, неуместно и странно.

Тех, кто радовался и гордился этим, дух объявлял блаженными и надмевал величием обещаний. Иногда, однако, догадавшись, он бросал им прямо в лицо убедительные обвинения, желал показать себя и обличителем (обманутых во Фригии оказалось мало). Этот мятежный дух учил хуле на всю существующую под небом Церковь: его лживые пророчества были ею презрительно отвергнуты. (10) Асийские верующие стали часто и во многих местах собираться и рассматривать новое учение: его объявили нечистым и отвергли ересь, отлучив ее последователей от Церкви и запретив им общение с нею".

(11) Рассказав об этом в начале и на протяжении веси книги, изобличая их заблуждения, он во второй книге так говорит о смерти вышеупомянутых людей:

(12) "Они называли нас убийцами пророков, потому что мы не приняли их, не в меру болтливых пророков (это Господь, говорят он и, обещал их послать народу). Пусть же он и ответят нам перед Богом: есть ли из последователей Монтана, начиная с него и тех женщин, хоть ктото, кого иудеи преследовали или беззаконники убили? Никого. Кто из них был взят и распят за имя христианина? Опять же никто. Была ли хоть одна из их женщин бичуема в синагогах иудейских или побита камнями? Нигде и никогда. (13) Другой смертью, говорят, погибли Монтан и Максимилла. Оба они, гонимые духом безумия, повесились, но не вместе. Много говорили о конце каждого: умерли они, оборвав свою жизнь, как Иуда предатель. (14) Общая молва утверждает, что их дивный Феодот, бывший как бы первым покровителем их "пророчеств", будучи вне себя, вверился духу лжи, пообещавшему поднять его от земли и взять на небо; низвергнувшись, он погиб жал кои смертью. Так, говорят, вес произошло. (15) Мы небыли очевидцами; будем считать, дорогой, что это одни предположения. Может быть, та и было, а может быть, и не так скончались Монтан, Феодот и упомянутая женщина".

(16) В этой же книге он пишет, что святые епископы попытались изобличить духа, бывшего в Максимилле, но им помешали явные сотрудники этого духа. (17) Он пишет так:

"Пусть не говоритдух через Максимиллу (это в той же книге Астерия Урбана): "Меня гонят, как волка из овечьей отары. Я не волк — я слово, дух и сила". Пусть покажет ясно силу в духе, подвергнется испытанию, пусть своим духом заставит епископов, Зотика из Команской деревни и Юлиана из Апамеи, мужей испытанных, которые тогда присутствовали ради испытания и беседы с говорящим в ней духом, признать его. Фемисон и его сторонники закрыли им рот и не позволили изобличить духа лжи и заблуждения".

(18) В этой же книге он указывает и время ее написания; изобличая лжепророчсства Максимиллы, вспоминает ее предсказания будущих войн и переворотов и показывает их лживость.

(19) "Ужели не очевидна сейчас эта ложь? Больше тринадцати лег прошло от смерти этой женщины и до нынешнего дня, а войн нет ни во всем мире, ни в каком-то одном его углу. И христианам, по милости Божией, дарован длительный мир".

(20) Это из второй книги. Из третьей мы приведем небольшую выдержку: его ответ еретикам, хвалившимся, будто у них много мучеников:

"Опровергнутые по всем статьям, не зная, что возразить, они пытаются прибегнуть к мученикам и говорят, что у них много мучеников, a это, несомненно, свидетельствует о силе их "пророческого" духа. Это вовсе неверно. (21) Есть много мучеников и в других ересях, но мы по этой причине не придем с ними в согласие и не сочтем их обладателями истины. Маркиониты, названные так по Маркионовой ереси, первые скажут, что у них много мучеников Христовых, но ведь Самого Христа не исповедуют истинно".

Немного ниже он продолжает:

(22) "Поэтому, если члены Церкви, призванные к мученичеству за истинную веру, встречаются с так называемыми "мучениками", последователями фригийской ереси, они держатся особо и умирают, не входя с ними в общение: они не хотят признавать духа, говорившего через Монтана и тех женщин. А что это правда, явствует из того, что случилось в наше время в Апамее на Меандре с мучениками Гаием и Александром из Эвмении".

17
В этом же произведении он вспоминает и Мильтиада, тоже писавшего против этой ереси. Приведя некоторые слова еретиков, он продолжает:

"Я нашел это в некоем их произведении и привожу, сокращая, их возражения брату Мильтиаду, который доказывает, что пророк не должен говорить в исступлении".

(2) Несколько ниже в этой самой книге он перечисляет новозаветных пророков, в том числе некую Аммию и Кодрата. Он говорит:

"Лжепророк находится в мнимом исступлении, с которым связано дерзкое бесстрашие. Он начинает со своевольного бреда, который превращается, как мы сказали, в невольное безумие.

(3) Они не смогут указать ни одного ветхозаветного или новозаветного пророка, который исполнялся бы Духа Божия таким образом; не смогут похвалиться ни Агавом, ни Иудой, ни Силой, ни дочерями Филиппа, ни Аммией из Филадельфии, ни Кодратом и вообще никем, кто был бы к ним близок".

(4) Немного далее он говорит:

"Если, как они говорят, после Кодрата и Аммии Филадельфийской дар пророчества получили женщины, бывшие при Монтане, то пусть укажут тех, кто от Монтана и тех женщин принял этот дар. Апостол говорит, что дар пророчества должен быть во всей Церкви до последнего пришествия. Они не могут никого указать, хотя от смерти Максимиллы идет уже четырнадцатый год".

(5) Вот что он пишет. Упомянутый им Мильтиад оставил нам и другие памятники своих прилежных занятий Священным Писанием, в том числе книгу против эллинов и другую, против иудеев: он особо рассматривает обе темы в двух книгах каждого из названных произведении. Направил он еще владыкам мира и Апологию философии, которой следовал

18
Аполлоний, церковный писатель, тоже написал книгу с изобличением так называемой фригийской ереси, бывшей еще тогда во Фригии в полной силе. Он написал особую книгу, где слово за словом показывает лживость их "пророчеств" и не щадит главарей ереси в рассказе об их жизни. Послушан, как он сам говорит о Монтане:

(2) "Что это за новый учитель, показывают его дела и учение. Именно он учил расторгать брак, устанавливал правила для постов; Пепузу и Тимий (маленькие фригииские города) называл Иерусалимом и хотел устраивать там собрания людей, отовсюду сошедшихся; он поставил сборщиков денег, прикрывал взятки именем приношении, платил жалование своим проповедникам, чтобы обжорство содействовало проповеди его учеников".

(3) Это вот о Монтане. Ниже он говорит о его пророчицах:

"Эти первые пророчицы бросили своих мужей, только когда исполнились духа. Разве не лгали те, кто называл Прискиллу девой?"

(4) Дальше он говорит:

"Ты согласен, что всё Писание запрещает пророку брать дары и деньги? А когда я вижу пророчицу, которая берет и золото, и серебро, и дорогие одежды, как мне от нее не отвернуться?"

(5) Несколько ниже он говорит об одном их исповеднике:

"Да и Фемисон был, конечно, прикрыт корыстолюбием: не желая терпеть мук исповедничества, он за большие деньги избавился от оков. Ему бы тут и почувствовать свое унижение, а он хвастливо объявил себя мучеником и осмелился, в подражание апостолу, составив соборное послание, поучать тех, кто верил правильнее его, завязывать пустые споры и хулить Господа, апостолов и Святую Церковь".

(6) Пишет он опять же и о другом человеке из числа тех, кого они почитают как мучеников:

"Чтобы не говорить о многих, пусть сама пророчица расскажет нам об Александре, называвшем себя мучеником, с которым она угощается, которому многие кланяются в ноги. Нам незачем говорить о его грабежах и прочих преступлениях, за которые он и понес наказание: записи об этом хранятся в государственном архиве. (7) Но кто кому прощает грехи? Пророк — грабежи мученику? Или мученик — корыстолюбие пророку? Сказано ведь Господом: "Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни двух одежд"; у них наоборот: они как раз нагрешили этим запретным стяжанием. Мы покажем, что их так называемые "пророки" и "мученики" попрошайничают не только у богатых, но и у бедняков, сирот и вдов. (8) Если они уверены в себе, пусть предстанут и дадут ответ, и если их уличат, то пусть хоть впредь не грешат. Нужно проверять, какие плоды принес пророк; ибо дерево познается по плодам. (9) Желающим познакомиться с Александром да будет известно, что он был осужден в Эфесе проконсулом Эмилием Фронтином не за христианство, а за грабежи: он просто преступник. Прикрывая свою ложь именем Христа, он обманул местных верующих и был освобожден, но родной приход, откуда он был, его не принял, как вора. Желающие получить сведения о нем имеют в своем распоряжении асийский государственный архив. (10) И пророк, много лет живущий с ним вместе, его не знает. Изобличая его, мы изобличаем самую природу пророка. Те же обвинения мы можем выдвинуть против многих; если осмелятся, пусть выдержат изобличение".

(11) В другом месте этого сочинения он говорит о тех, кем они гордятся как пророками:

"Если они утверждают, что их пророки не принимают даров, то пусть согласятся, что люди, в этом уличенные, пророками быть не могут. А мы представим тысяч и доказательств того, что принимали. Необходимо проверить все плоды пророка. Скажи мне: пророк ходит в баню? пророк подводит глаза? пророк любит украшения? пророк играет в шахматы и кости? пророк даст деньги в рост? Пусть признаются: допустимо это или нет? А я докажу, что все это у них было".

(12) Этот самый Аполлоний в той же книге сообщает, что она написана сорок лет спустя после того, как Монтан взялся "пророчествовать". (13) Он же говорит, что Зотик, которого у поминает предыдущий писатель, узнав, что Максимилла объявила себя в Пепузе пророчицей, пытался изобличить действующего в ней духа, но ему помешали ее единомышленники.

Вспоминает он и Фрасея, одного из тогдашних мучеников. А еще говорит, будто есть предание, что Спаситель велел Своим апостолам двенадцать лет не покидать Иерусалима; он пользуется свидетельством из Иоаннова Откровения, рассказывает, что Иоанн силой Божией воскресил в Эфесе умершего. Он приводит разные доказательства, которыми полностью опроверг заблуждения названной ереси. Это рассказ Аполлония.

19
Книги Аполлинария против этой ереси упоминает Серапион, которого называют тогдашним епископом Антиохийской Церкви, преемником Максимина. Вспоминает он и самого Аполлинария в письме к Карику и Понтику: изобличая в нем ту же ересь, он заключает так:

(2) "Дабы вы знали, что деятельность этого общества лжецов, именующего себя "новым пророчеством", мерзостна братству нашему но всем мире, посылаю вам письмо Клавдия Аполлинария, блаженнейшего епископа Иерапольского в Асии".

(3) В этом же письме Серапиона имеются подписи разных епископов; один из них подписался так: "Аврелий Кириний мученик, молюсь о вашем здравии". Другой так: "Элий Публий Юлий, епископ Девельта, Фракийской колонии. Жив Бог на небесах: хотел Сотас, блаженный епископ Анхиальский, изгнать демона из Прискиллы, но лицемеры ему не дали".

(4) В указанных писаниях имеются собственноручные подписи многих единомысленных им епископов. Вот что написано против этих еретиков.

20
Против тех, кто портил в Риме здравый церковный устав. разные письма писал Ириной: одно озаглавлено "Власту о расколе", другое — "Флорину о единоначалии, или о том, что Бог не создал зла". Флорин, кажется, защищал мысль противоположную. Для него, влекомого к заблуждениям Валентина, написана Иринеем книга "О восьмерице", в которой он называет себя непосредственным преемником апостолов. (2) В конце этой книги мы нашли приятную заметку, которую не смогли не включить в эту свою работу:

"Заклинаю тебя, будущий переписчик этой книги, Господом нашим Иисусом Христом и славным пришествием Его, когда Он придет судить живых и мертвых: сравнивай с подлинником то, что будешь переписывать, и тщательно выправляй свой список по тому, с которого переписываешь. Перепиши также это заклятие и внеси его в свой список".

(3) Пусть слова эти послужат на пользу и нам: они приведены, дабы те древние, действительно святые мужи стали нам убедительным примером внимания и тщательности.

(4) В названном уже письме к Флорину Ириней вспоминает о своем общении с Поликарпом:

"Эти мнения, Флорин, мягко говоря, созданы мыслью нездоровой. Эти мнения не согласны с Церковью; они ввергают в величайшее нечестие тех, кто их принял. Эти мнения никогда не осмеливались провозглашать даже еретики, стоящие вне Церкви. Этих мнений не сообщали тебе пресвитеры, наши предшественники, ученики апостольские. (5) Я еще мальчиком видел тебя в Нижней Асии у Поликарпа: ты блистал при дворе и старался отличиться. (6) Я помню тогдашние события лучше недавних (узнанное в детстве срастается с душой). Я могу показать, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп, могу рассказать о его уходах и приходах, особенностях его жизни, его внешнем виде, о беседах, какие он вел с народом, о том, как он говорил о своих встречах с Иоанном и с теми остальными, кто своими глазами видел Господа, о том, как припоминал он слова их, что он слышал от них о Господе, о чудесах Его и Его учении. Поликарп и возвещал то, что принял от видевших Слово жизни, это согласно с Писанием. (7) По милости Божией ко мне, я тогда внимательно это слушал и записывал не на бумаге, а в сердце. И по благодати Божией, я все время как следует пережевываю и могу перед Богом засвидетельствовать, что, если бы этот блаженный апостольский старец услышал что-либо подобное, он возопил бы, заткнул уши и по обычаю своему воскликнул: "Боже милостивый! На какое время сохранил Ты меня, чтобы такое мне выносить!" Он убежал бы с того места, где сидел или стоял, услышав такие слова. (8) Это совершенно ясно из его писем, которые он посылал или соседним Церквам, чтобы подкрепить их, или какому-нибудь брату, чтобы наставить и уговорить его". Это слова Иринея.

21
С возвращением Коммода пришло для нас время тихое, относиться к нам стали мягче, и Церковь, по милости Божией, жила в мире по всей вселенной. Спасительное учение начало приводить всякое звание к благочестивому служению Богу, Творцу всего; в Риме многие, известные богатством и родовитостью, вместе со всем домом и всей родней шли по пути спасения.

(2) Это было невыносимо демону, по природе своей клеветнику, ненавидящему прекрасное, и он стал нам строить разные козни: в Риме, например, привел на суд Аполлония, человека известного среди тогдашних верующих своим философским образованием, подучив обвинить Аполлония одного из своих слуг, к такому делу привычного. (3) Не в добрый час пришел, однако, несчастный в суд: по императорскому постановлению, таких доносчиков следовало казнить, и ему тут же перебили голени — такой приговор вынес судья Перенний.

(4) Судья горячо умолял и упрашивал Аполлония защищаться перед сенатом; любимый Богом, он произнес перед всеми убедительнейшую апологию исповедуемой им веры и был, по постановлению сената, обезглавлен; у них в силе древний закон, по которому однажды представших перед судом можно отпустить только в том случае, если они изменят свои образ мыслей. (5) Кому хотелось бы прочесть его разговор с судьей, ответы на уговоры Перенния и всю апологию, обращенную к сенату, тот может ознакомиться с этим по нашему своду о древних мучениках.

22
В десятый год царствования Коммода преемником Елевфсрия, несшего епископское служение тринадцать лет, стал Виктор. В том же году после Юлиана, бывшего епископом десять лет, управление Александрийской Церковью вручено Димитрию. В их время славился уже известный нам Серапион, епископ Антиохииской Церкви, восьмой после апостолов. В Кесарии Палестинской Церковью управлял Фсофил; Наркисс, упомянутый выше, еще руководил Иерусалимской Церковью; в Коринфе, в Элладе, тогда же епископом был Вакхил, а в Эфесе — Поликрат. Было, конечно, в это время много и других замечательных епископов, но, разумеется, я перечислил по именам только тех, от кого дошли до нас писания правоверные.

23
В это время стали пересматривать весьма важный вопрос: все асийские Церкви, основываясь будто бы на очень древнем предании, считали, что праздник спасительной Пасхи следует назначать на четырнадцатый день лунного месяца, в который иудеям велено было закалать агнца; на какой бы день недели ни пришлось четырнадцатое, пост следует прекращать. Такого обычая у Церквей во всей остальной вселенной не было; по апостольскому преданию они хранили и доныне сохраняемый обычай: пост следует прекращать только в день Воскресения Спасителя нашего. (2) Епископы по этому поводу созывали Соборы и совещания; все единодушно постановили — и письменно сообщили это церковное решение всем верующим — праздновать таинство Христова Воскресения не в иной какой день, а только в день Господень, и только в тот день прекращать пост. (3) Послание палестинских епископов, собравшихся тогда под председательством Феофила, епископа Кесарийского, и Наркисса Иерусалимского, имеется доныне. Есть также об этом спорном вопросе и Послание от собравшихся в Риме, из коего видно, что тамошним епископом был тогда Виктор; Послание понтийских епископов, собравшихся под председательством Пальмы, как старейшего; галльских (епископом в Галлии был Ириней); (4) а также епископа Осроены и тамошних городов. Особо следует назвать Послания Вакхила, епископа Коринфского, и многих других, сдиномысленно вынесших одно и то же решение и за него голосовавших. Решение было единым, как мы и сообщали.

24
Главой асийских епископов, настаивавших на том, что следует соблюдать издревле переданный обычай, был Поликрат. В письме к Виктору и к Римской Церкви он так говорит о предании, дошедшем до его времени:

(2) "Мы строго соблюдаем этот праздник, мы ничего не прибавляем, ничего не убавляем. В Асии покоятся великие светила веры, которые восстанут в день пришествия Господня, когда Он во славе сойдет с небес и разыщет всех святых: Филиппа, одного из двенадцати, который покоится в Иераполе, двух дочерей его, состарившихся девственницами, и еще одну его дочь, жившую в Духе Святом, почивающую в Эфесе; (3) Иоанна, возлежавшего на груди у Господа, бывшего священником и носившего дщицу, свидетеля и учителя, (4) который почивает в Эфесе; и Поликарпа Смирнского, епископа и мученика, и Фрасею, епископа и мученика Эвменийского, который покоится в Смирне. (5) Говорить ли о Сагарисе, епископе и мученике, который покоится в Лаодикии, о блаженном Папирии, Мелитоне евнухе, целиком жившем в Духе Святом, почивающем в Сардах, ожидая пришествия с небес и воскресения из мертвых. (6) Все они праздновали Пасху в четырнадцатый день (лунного месяца) по Евангелию, ничего не преступая и следуя правилу веры. И я, Поликрат, самый малый из вас, поступаю так, как передано мне моими родственниками, им следую. Семь человек моей родни были епископами, я восьмой. И всегда родные мои справляли этот праздник, когда народ не употребляет квасного хлеба. (7) Я, братья, прожил шестьдесят пять лет в Господе, пребывал в сношениях с братьями во всей вселенной, прочитал все Священное Писание и никаких угроз не испугаюсь, ибо большие меня сказали: "Повиноваться следует больше Богу, нежели людям".

(8) Затем он пишет о епископах, бывших с ним, когда он писал, и с ним единомысленных:

"Я мог бы назвать всех присутствующих епископов, которых вы посоветовали мне созвать; я и созвал их. Если я напишу все их имена, то выйдет великое множество. Они знают, как я мал и ничтожен, но согласились с моим письмом, зная, что не кое-как дожил я до седин, а всегда устраивал свою жизнь, следуя Христу".

(9) Тогда Виктор, предстоятель римлян, собрался разом отлучить за инакомыслие асийские и сопредельные с ними Церкви; он клеймил всех тамошних братьев письменно, огульно объявляя их отлученными. (10) Не всем, однако, епископам пришлось это по душе; Виктора уговаривали подумать о мире, единении с ближними, о любви. Известны послания с резкими нападками на Виктора. (11) Среди противников Виктора был Ириней, писавший от лица всех галльских братьев, главой которых был: он сразу заявил, что таинственное Воскресение Господне должно праздновать только в день Господень, и стал подобающим образом уговаривать Виктора не отлучать целые Церкви Божие за то, что они соблюдают издревле переданный им обычай. Дает он много и других советов, заключая их такими словами:

(12) "Спор идет не только о дне, но и о том, какой пост соблюдать. Одни думают, что следует поститься один день, другие — что два, а некоторые еще больше; иные отсчитывают для поста сорок дневных и ночных часов. (13) Вся эта пестрота в соблюдении поста возникла не при нас, а гораздо раньше, у прадедов наших, а они, не беспокоясь, конечно, о точности, передали потомкам свои обычаи, укрепившийся в их простой, непритязательной жизни. Тем не менее, все жили в мире, и мы живем в мире друг с другом, и разногласие в посте не разрушает согласия в вере".

(14) Тут он приводит рассказ, который хорошо поместить здесь:

"Пресвитеры, жившие до Сотера, предстоятели Церкви, которой ты ныне управляешь: Аникет, Пий, Гигин, Телесфор и Ксист — сами не соблюдали поста и не заповедали его своим. Тем не менее они, несоблюдавшие, были в мире с братьями, которые приходили к ним из Церквей, где он соблюдался, хотя соблюдение его казалось несоблюдавшим чрезвычайно нелепым. (15) Никогда за этот обычай никого не отвергали; епископы, твои предшественники, его не соблюдавшие, посылали Евхаристию членам Церквей, его соблюдавшим.

(16) Блаженный Поликарп был при Аникстс в Риме; кое в чем они слегка не ладили, но тут же заключали мир, об этом же главном вопросе и спорить не хотели; ни Аникет не мог убедить Поликарпа оставить то, что всегда соблюдали Иоанн, ученик Господа нашего, и остальные апостолы, с которыми Поликарп общался; ни Поликарп Аникета, говорившего, что он обязан соблюдать обычай своих предшественников. (17) Тем не менее, они пребывали в общении друг с другом; Аникет, из уважения, конечно, предоставлял Поликарпу совершать в его Церкви Евхаристию, и они расстались а мире друг с другом и в мире со всей Церковью соблюдавших и несоблюдавших".

Ириной, в соответствии со своим именем, оказался миротворцем и на деле: звал к миру в Церкви и заботился о нем Он переписывался не только с Виктором, но и со многими главами Церквей по поводу поднятого вопроса.

25
Палестинские епископы: недавно упомянутые нами Наркисс и Феофил, Кассий, епископ Тирский, Клар Птолемаидский и другие,—собравшись вместе, после многих рассуждений о преемственно сохранившемся до них апостольском предании о праздновании Пасхи такими словами заключают свое послание:

"Постарайтесь разослать по всем Церквам списки нашего послания, чтобы не быть нам в ответе за тех, чьи души легко впадают в заблуждение. Сообщаем вам: в Александрии праздник справляют в тот же день, что и мы. От нас отправляется Послание к ним, от них к нам, так что мы празднуем святой день согласно и вместе".

26
Кроме названных произведений Иринея и его Посланий, есть его Слово к эллинам под заглавием "О познании", очень краткое и весьма необходимое; другое — к брату Маркиану с изложением апостольской проповеди и маленькая книжечка, составленная из разных рассуждений: в ней он упоминает Послание к Евреям и так называемую Премудрость Соломонову, откуда приводит разные изречения. Вот то, что мы узнали о писаниях Иринея.

Коммод царствовал тринадцать лет; после смерти его около шести месяцев власть была у Пертинакса, затем императором стал Север.

27
У многих и доныне сохраняются многие писания старых церковных писателей — памятники их благородной ревности. Нам известны, например, сочинения: Гераклита "О Посланиях Павла"; Максима о том, откуда зло (вопрос, о котором много шумели еретики), и о том, что материя создана; рассуждение Кандида о шести днях творения, Апиона на ту же тему; Секста "О воскресений"; какоето сочинение Аравиана и множество других; при отсутствии всякой точки опоры невозможно определить ни время их написания, ни время событии, о которых они рассказывают. Очень много дошло сочинений, даже заглавий которых нельзя назвать. Все они написаны правоверными церковными писателями (что видно из того, как они толкуют Писание), но нам неизвестными, ибо в заглавии имя их не приведено.

28
В произведении кого-то из них против ереси Артемона, которую старается возродить Павел Самосатский, есть повествование о событиях, о которых и мы рассказывали. (2) Творцы этой ереси, утверждающей, что Спаситель был просто человеком, стараются внушить к ней уважение ссылкой на ее древность; наш автор опровергает их, указывая, что появилась она совсем недавно. Много у него и других изобличений этой богохульной лжи. Вот слово в слово его рассуждение:

(3) "Они говорят, что в старину все люди и сами апостолы были наставлены и учили тому, чему учат сейчас; истина сохранялась до Виктора, тринадцатого епископа в Риме; с его же преемника Зефирина истину стали искажать. (4) Слова их могли бы показаться убедительными, если бы им не противоречило, во-первых, Святое Писание, а затем и сочинения некоторых братьев, написанные еще до Виктора в защиту истины, против язычников и против тогдашних ересей. Я разумею Иустина, Мильтиада, Татиана, Климента и многих других. Все они признают Христа Богом. (5) Кто не знает книг Иринея, Мелитона и других? Все провозглашают Христа Богом и Человеком. И сколько псалмов и песнопений от начала христианства написали верующие братья, славя Христа как Слово Божие! (6) И если в течение стольких лет провозглашаемо было мнение Церкви, то можно ли поверить, что жившие до Виктора учили так, как они говорят? Не совестно ли им возводить такую клевету на Виктора? Они ведь прекрасно знают, что сапожника Феодота, главу и отца этого богоотступнического учения, первого заявившего, что Христос — просто человек, Виктор отлучил от Церкви. Если бы Виктор, по их словам, придерживался их богохульного учения, разве отвергнул бы он Феодота, измыслившего эту ересь?"

(7) Это о Викторе. Он нес свое служение десять лет; преемником его стал Зефирин на девятом году царствования Севера. Автор упомянутой книги о названной ереси рассказывает и о другом происшествии, случившемся при Зефирине. Вот его собственные слова:

(8) "Напомню многим из братии то, что случилось при нас. Думаю, случись такое в Содоме, это, пожалуй, образумило бы тамошних жителей. Был некий исповедник Наталий, не из давних, а наш современник. (9) Его как-то обманули Асклепиодот и меняла Феодот (другой, не ересиарх). Оба они были учениками Феодота сапожника, которого первым за его умствования, вернее, безумства отлучил от Церкви тогдашний епископ Виктор. (10) Они убедили Наталия назваться епископом еретиков за плату — сто пятьдесят динариев в месяц; (11) и в то время, когда он был с еретиками, Господь часто вразумлял его видениями, ибо милосердный Бог и Господь наш Иисус Христос не желал, чтобы свидетельствующий о Его страданиях погиб отлученным. (12) Он, однако, не обращал внимания на эти видения, поймавшись на приманку главенства и корысти, погубившей столько людей; в конце концов, был он избит святыми ангелами, всю ночь его бичевавшими: встав поутру, весь в ранах, он надел рубище, посыпал голову пеплом и кинулся, обливаясь слезами, в ноги епископу Зефирину; простирался не только перед клиром, но и перед мирянами и тронул слезами милосердную Церковь милостивого Христа; но, хотя он просил, молил и показывал рубцы от полученных ран, обратно в Церковь приняли его с трудом".

(13) Присоединим к этому и другие слова того же писателя об этих еретиках. Он говорит так: "Священное Писание они спокойно подделывали, отвергали правила древней веры, Христа не понимали, до смысла Писания не доискивались и усердно старались найти некий силлогизм для утверждения своего безбожия. Если кто-либо обращал их внимание на изречение Писания, они доискивались, будет ли оно силлогизмом объединяющим или разделяющим. (14) Оставив Святое Божественное Писание, они занимаются геометрией: от земли взятые, от земли говорят, не зная Сходящего с небес; а некоторые прилежно занимаются геометрией Эвклида; они восхищаются Аристотелем и Теофрастом; Галена чтут почти как Бога. (15) Злоупотребляя языческой наукой для своего еретического учения, они с ловкостью безбожников разбавляют цельную истину Божественного Писания. Нужно ли говорить, что с верой они и рядом не стоят? Поэтому они бесстрашно и наложили руку на Священное Писание, говоря, что они его исправляют. (16) Желающий может узнать, что я не клевещу на них: пусть соберет и сравнит между собой имеющиеся у них списки; он найдет много разногласии: Асклепиадотовы не согласны с Феодотовыми. (17) Можно достать множество этих списков: ученики их усердно переписывали то, что учителя, по их словам, исправили, то есть испортили. Возьми Ермофиловы — опять разлад с другими. Аполлонидовы противоречат сами себе. Можно сравнить ранние с переделанными позже — несогласий множество. (18) Сколько дерзости в этом преступлении, они, вероятно, понимают и сами. Они или не верят, что Священное Писание — это слова Духа Святого,— тогда они люди неверующие,— или они считают себя мудрее Духа — тогда они одержимы демоном. Они не могут отречься от этого преступления, потому что списки их собственноручные. Нс такому писанию обучали ихоглашатели, и они не могут показать подлинник, с которого списывали.

(19) Некоторые решили, что и подделывать Писание не стоит: они просто отвергли Закон и пророков и, объявив свое безбожное учение благодатным, дошли до "бездны погибели". Да будет рассказано об этом таким образом.



КНИГА ШЕСТАЯ

1
Когда Север начал преследовать Церковь, то борцы за веру повсюду завершили свое блистательное свидетельство мученичеством. Особенно много было их в Александрии; из Египта и со всей Фиваиды сюда, словно на огромную арену, отправлены были борцы Божии; с великим терпением и мужеством переносили они разные пытки, умерли разной смертью — и возложены на них венцы от Господа. В числе их был и почитаемый отцом Оригена Леонид, которого обезглавили; он оставил совсем юного сына. С каким усердием стал с этого времени юноша заниматься словом Божиим, об этом пора вкратце рассказать, тем более что среди многих людей шла о нем громкая слава.

2
Многое пришлось бы рассказать тому, кто взялся бы на досуге описать жизнь этого человека: потребовалась бы отдельная книжка. Мы же сейчас, многое опустив, переберем с допустимой краткостью то немногое, о чем мы узнали из писем и рассказов его учеников, доживших до нашего времени.

(2) Жизнь Оригена кажется мне достопримечательной, так сказать, с пеленок. Шел десятый год царствования Севера; Александрией и остальным Египтом управлял Лэт, а епископом александрийского прихода недавно стал Димитрий, преемник Юлиана. (3) В разгоравшемся пожаре преследования на очень многих возложены были венцы, и такая жажда мученичества охватила душу совсем юного Оригена, что он радостно спешил навстречу опасностям, с готовностью устремляясь на состязание. (4) Он бывал уже на краю смерти, и только небесный Божий Промысл, ради пользы многих, голосом матери укрощал его рвение. (5) Сначала она умоляла его пожалеть мать, так его любящую, но юноша, узнав, что отец взят и сидит в тюрьме, всем существом своим тянулся к мученичеству. Видя это, она спрятала всю его одежду: пришлось сидеть дома. (6) Ничего другого не оставалось делать — а при своей, не по возрасту, горячности он не мог сидеть спокойно,— как послать письмо отцу и горячо уговаривать его идти на мученичество; вот его собственные слова: "Держись, не передумай ради нас!" Пусть это будет первым письменным свидетельством живого ума юного Оригена и его искренней веры. (7) Что касается изучения Священного Писания, то тут начало у Оригена было положено прекрасное; с детства он прилежно, больше чем принято, им занимался; отец не считал эти занятия простой добавкой обычному школьному обучению. (8) Прежде, чем мальчик брался за эллинские науки, он вводил его в святую науку, заставляя ежедневно что-то заучивать и рассказывать. (9) Мальчик занимался этим охотно, с большим усердием, но ему мало было простого, легкого чтения; уже с того времени искал он большего и делал выводы более глубокие. Отцу доставлял он немало хлопот своим вопросом: в чем цель богодухновенной книги? (10) Видимости ради он бранил сына, советуя ему не умничать не по возрасту и удовлетворяться прямым смыслом Писания, но в душе ликовал, горячо благодаря Бога, Подателя всего доброго, за то, что Он удостоил его стать отцом такого сына. (11) Рассказывают, что он часто подходил к спящему мальчику, открывал ему грудь и благоговейно целовал се, как освященную пребыванием Духа Божия; счастье свое полагал он в сыне. Таковы эти и сходные воспоминания о детстве Оригена.

(12) После мученической кончины отца он на семнадцатом году жизни остался сиротой с матерью и шестью маленькими братьями. (13) Отцовское имущество было отобрано в царскую казну; ему и всей семье жить было не на что, но Господь удостоил его попечения. Он нашел приют и покой у очень богатой и очень известной женщины, опекавшей одного прославленного еретика из тогдашних александрийских, родом он был антиохиец. Она приняла его к себе как приемного сына и всячески его опекала. (14) Оригену поневоле пришлось жить вместе, и тут впервые со всей ясностью обнаружилось его правоверие; хотя Павел (так звался этот человек) собирал вокруг себя многое множество людей, не только еретиков, но и наших — его считали сильным в слове,— однако Оригена нельзя было уговорить стать вместе на молитву; с детства хранил он церковное правило, и, по его собственным словам, его тошнило от еретических учений. (15) Отец продвинул его в науках эллинских; после его кончины он целиком отдался их изучению, достаточно подготовив себя к обязанностям грамматика; он вскоре после смерти отца занялся преподаванием и щедро обеспечил себя всем по своему возрасту необходимым.

3
Пока он этим занимался — так он сам об этом пишет,— в Александрии не оказалось никого, кто мог бы нести обязанности оглашателя — угроза гонения разогнала всех,— а между тем к нему стали приходить кое-кто из язычников, чтобы послушать слово Божие. (2) Первым из них он называет Плутарха — прекрасной была его жизнь, и он украсился венцом мученичества; вторым был Геракл, Плутархов брат, чья жизнь — пример того, как жить в мудрости и воздержании; он был удостоен после Димитрия епископства в Александрии. (3) Оригену было восемнадцать лет, когда он стал во главе училища для оглашаемых. Он преуспевал здесь во время гонения при Акиле, правителе Александрии, и приобрел славное имя у всех верных за свое участие ко всем мученикам, знакомым и незнакомым, и за готовность им послужить. (4) Он не только бывал у них в тюрьме и оставался с ними до последнего приговора; он сопровождал ведомых на смерть, с великой смелостью идя навстречу опасности. Когда он, решительно подойдя к мученикам, прощался с ними, целуя их, то стоявшая вокруг обезумевшая языческая чернь зачастую готова была вот-вот наброситься на него, и только Десница Господня чудесным образом неизменно спасала его от смерти. (5) Милость Божия вновь и вновь — не перечислить сколько раз — охраняла его от всяких злоумышлении, грозивших ему за ревность к учению Христову и смелость. У неверных поднялась против него настоящая война: они собирались толпами и окружали воинами дом, где он жил; у него бывало очень много наставляемых в святой вере. (6) Гонение на него с каждым днем разгоралось, во всем городе ему некуда было деться: он ходил из дома в дом, и отовсюду его гнал и, потому что под его влиянием много людей обращалось к Божественному учению, ибо его поведение убедительно свидетельствовало о высоте его философии, единственно настоящей (у него, как говорят, "слово заодно с делом, дело заодно со словом"). Это, при содействии силы Божией, особенно привлекало к тому, чем он ревностно занимался.

(8) Когда он увидел, что учеников приходит все больше и больше, а труд оглашения поручен епископом Димитрием ему одному, он пришел к мысли, что преподавание грамматики несовместимо с изучением слова Божия, и немедленно отказался от преподавания, как от бесполезного и противоречащего святой науке. (9) Благоразумно рассудив, что не следует ему нуждаться в чужой поддержке, он отдал сочинения древних писателей, которые еще недавно с такой любовью изучал; купивший их приносил ему ежедневно четыре обола, которых ему хватало. Много лет жил он такой жизнью философов, отбрасывая все, что питает юношеские страсти; в течение целого дня нес он тяжкий труд своей аскезы; большую часть ночи посвящал занятиям Священным Писанием, упорно вел жизнь самого строгого философа, то упражняя себя в посте, то строго отмеривая время сна; спал, по рвению своему, не на тюфяке, а на голой земле. (10) Всего важнее считал он соблюдение евангельских слов Христа: не иметь ни двух хитонов, ни обуви и не изводиться заботами о будущем. (11) В ревности, не соответствовавшей возрасту, он упорно переносил и холод и наготу. Его крайнее нестяжание повергало в изумление окружающих. Он огорчал очень многих: видя, как ради них несет он тяжкий труд обучения Писанию, его упрашивали делить с ними их средства, но он упорствовал в своей строгой жизни. (12) Говорят, что в течение многих лет он вовсе не обувался и ступал по земле босиком, многие годы отказывался от вина и от всякой пищи, кроме необходимой; в конце концов ему стала грозить тяжелая легочная болезнь. (13) Естественно, многие из учеников, видя эту философскую жизнь, устремились к подобной; из неверующих язычников его учение привлекало людей не последних по своему образованию и философским познаниям. Искренне приняли они в глубине души веру в Божественное учение, и некоторые прославились в час тогдашнего гонения, скончавшись мучениками.

4
Первым был недавно упомянутый Плутарх. Когда его вели на смерть, то человек, о котором идет сейчас речь, до последней минуты его не оставлявший, едва не был убит согражданами, видевшими в нем виновника смерти Плутарха, но и тут его сохранила воля Божия. (2) После Плутарха вторым мучеником был Серен, Оригенов ученик, в огне доказавший принятую им веру. (3) Третьим мучеником из того же училища был Ираклид, за ним четвертым — Ирон; первый еще оглашаемый, второй только что крещенный: обоих обезглавили. Из этой же школы вышел пятый борец за веру — Серен второй. После пыток, перенесенных им с величайшим терпением, он был, говорят, обезглавлен. Ираида, из оглашаемых, получив, по его словам, Крещение в огне, скончалась.

5
Седьмым среди мучеников посчитаем Василида. Он вел на казнь знаменитую Потамиэну, которую до сих пор славят ее земляки. Охраняя девственную чистоту своего тела, оборонялась она от влюбленных (а была в полном расцвете душевной и телесной красоты) и после страшных пыток — от одного рассказа о них содрогаешься — была сожжена вместе с матерью Маркеллой. (2) Говорят, что судья (он звался Акилой), велевший тяжко изранить ее тело, издеваясь, пригрозил отдать ее гладиаторам. Она немного подумала и на вопрос, что же она выбрала, дала ответ, который показался присутствующим чем-то нечестивым. (3) Тут же услышала она свой приговор, и Василид, один из прикомандированных воинов, повел ее на казнь. Толпа пыталась дразнить ее и осыпать грубой руганью, но воин отпугнул оскорбителей и обращался с Потамиэной очень жалостливо и доброжелательно. Она приняла его сострадание и посоветовала ему не падать духом; по отшествии своем она его вымолит у своего Господа и очень скоро оплатит ему за то, что ей сделал. (4) Сказав это, она мужественно ожидала конца, а ее медленно и постепенно поливали кипящей смолой по всему телу от подошв до головы. Такую борьбу вела эта девушка, достойная хвалебной песни.

(5) Спустя немного времени товарищи Василида попросили его поклясться; он заявил, что ему вообще не дозволено клясться: он христианин и открыто это исповедует. Сначала подумали, что он шутит, но он твердо держался своего; его отвели к судье, который после его исповедания отправил его в тюрьму. (6) Когда братья о Господе приходили к нему и расспрашивали о причине такого полного, похожего на чудо порыва, он, говорят, ответил, что Потамиэна через три дня после своего мученичества пришла к нему ночью, возложила ему на голову венец и сказала, что она просила Господа смилостивиться над ним, что молитва ее услышана и Он скоро возьмет его к Себе. После этого братья запечатлели его печатью Господней, и на следующий день славному за Христа мученику отрубили голову. (7) Рассказывают, что в Александрии тогда толпами обращались к вере Христовой; Потамиэна являлась им во сне и звала ко Христу. На этом закончим.

6
В то время Александрийским училищем руководил преемник Пантена Климент, Ориген был его учеником. Излагая содержание "Стромат", Климент в 1-й книге их поместил хронологию событий до смерти Коммода; ясно, что он работал над своим сочинением при Севере, о времени которого рассказывает и эта книга.

7
Тогда же другой писатель, Иуда, размышляя по поводу семидесяти седьмин Даниила, довел свою хронику до десятого года царствования Севера. Он думал, что близится пришествие антихриста, о котором без конца говорили. Тогдашнее сильное гонение на нас породило смуту во многих умах.

8
В это время Ориген, занятый делом оглашения в Александрии, совершил поступок, свидетельствующий о душе юной, незрелой и в то же время глубоко верующей и стремящейся к самообузданию. (2) Поняв слова: "Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царствия Небесного" в их буквальном смысле, думая и выполнить спасительный совет, и прекратить грязную клевету язычников (ему, юноше, приходилось беседовать о вопросах Божественных не только с мужчинами, но и с женщинами), он и поторопился на деле осуществить спасительные слова, полагая, что большинство его учеников ничего не узнает. (3) Скрыть, однако, такое дело оказалось невозможным, как он этого ни хотел. Позднее об этом узнал Димитрий, предстоятель Александрийской Церкви, изумился отваге Оригена, похвалил за усердие к вере и ее искренность, посоветовал не падать духом и отныне еще больше прилежать к делу оглашения. (4) Тогда повел он себя так, но вскоре, видя, что Оригсн благоденствует, что он везде известен и всюду прославляем, он поддался человеческой слабости: постарался всем епископам описать его поступок как чистое безумство, между тем как наиболее известные и уважаемые палестинские епископы — Кесарииский и Иерусалимский — сочли Оригена достойным высшей чести и рукоположили его в пресвитеры. (5) Он был в это время весьма известен, пользовался у всех людей во всем мире славой за свою мудрость и добродетель, и Димитрий, не зная, в чем бы его обвинить, придрался к его давнему детскому проступку, страшно оклеветал его, осмелившись при этом задеть и тех, кто продвинул его в пресвитеры. (6) Все это, впрочем, случилось несколько позже, а тогда Ориген в Александрии всех приходящих безбоязненно поучал днем и ночью слову Божию; весь свои досуг он посвящал изучению Писания и тем, кто приходил к нему поучиться.

(7) После восемнадцати лет царствования Севера ему наследовал сын его Антонин. В тогдашнее гонение среди мужественных борцов, уцелевших по Промыслу Божию во время исповедании и состязании, был некий Александр, которого мы недавно упоминали как епископа Иерусалимской Церкви; он так отличился своим исповеданием Христа, что был удостоен упомянутого епископства, хотя Наркисс, его предшественник, был еще жив.

9
Члены этой Церкви помнят многие чудеса Наркисса; предание о них преемственно сохраняется братьями. Рассказывают, между прочим, об одном удивительном деле, им совершенном. (2) Однажды на великой Пасхальной всенощной у диаконов не хватило масла, и весь народ пришел в уныние. Наркисс велел служителям, которые ведают освещением, набрать воды и принести ему. (3) Это было немедленно выполнено; он помолился над водой и с искренней верой в Господа распорядился разлить воду по светильникам. Сделали и это; вопреки здравомысленным соображениям, чудесной и Божественной силой вода приобрела свойства масла. У многих тамошних братьев с давних пор и доныне хранится часть этого масла, как свидетельство о чуде.

(4) Рассказывают о многих достопамятных событиях его жизни; вот одно из них. (4) Каким-то гнусным и ничтожным людям невыносима была его строгая, упорядоченная жизнь; зная за собой множество мерзостей, боясь обличения и суда, они, забегая вперед, измыслили и возвели на него клевету страшную. (5) Чтобы убедить слушателей, они подтвердили ее клятвой: "Чтоб мне погибнуть в огне (если это неправда)",— сказал один; "Чтоб мне заболеть страшной болезнью",— поклялся другой; "Чтоб мне ослепнуть",— произнес третий. Несмотря на их клятвы, никто из верующих не принял в расчет их слова: все воочию видели трезвую и безупречную чистую жизнь Наркисса. (6) Он, однако, не смог пренебречь гнусным злословием; ему вообще издавна была любезна жизнь философа, и он бежал от братии и провел много лет, скрываясь в неведомой пустыне. (7) Между тем Высшая Правда не сводила глаз с происшедшего: нечестивцев вскоре постигло то, что они сами навлекли на себя своими клятвами. У первого, неизвестно почему, ни с того, ни с сего на дом, где он жил, упала ночью маленькая искра; дом сразу занялся, и хозяин сгорел вместе со всей семьей. У второго все тело от подошв до головы было поражено болезнью, которую он на себя накликал. (8) Третий, видя конец соучастников и трепеща неотвратимого суда Всевидящего Господа, перед всеми сознался в своих кознях, терзался в покаянных стенаниях и столько плакал, что ослеп на оба глаза. Такое наказание потерпели они за свою ложь.

10
Когда Наркисс ушел неизвестно куда, епископы соседних Церквей посвятили в епископы другого, именем Дия. Епископствовал он недолго; его преемником был Германий, преемником последнего — Гордий]. При нем появился, словно воскресший, Наркисс, и братья упрашивали его стать их предстателем. Им еще больше восхищались за его отшельничество и за его любомудрие, а больше всего за то, что он был удостоен от Господа возмездия за него.

11
Когда он по глубокой старости не смог нести епископское служение, то велением Господним призван был к сослужению с ним упомянутый Александр, бывший епископом другой Церкви: а было ему это открыто в ночном видении. (2) Следуя как бы Божественному знамению, он отправился из Каппадокии, где впервые был удостоен епископского сана, в Иерусалим, чтобы помолиться и разузнать о тех местах. Местные жители приняли его очень радушно и упрашивали не возвращаться домой, ссылаясь и на свое ночное видение, и на голос, отчетливо указавший на него наиболее ревностным братьям; им приснилось, что они вышли за городские ворота принять епископа, предназначенного Господом. Так они и сделали и с общего согласия соседних Церквей принудили его остаться. (3) Об этом вспоминает и сам Александр в своих письмах к жителям Антинои, до сих пор у них сохраняемых. О своем сослужении с Наркиссом он пишет в конце одного письма так:

"Приветствует вас Наркисс, бывший до меня здесь епископом и теперь молитвенно трудящийся со мной. Ему исполнилось сто шестнадцать лет; он убеждает вас, как и я, пребывать в единомыслии".

(4) Так это происходило. В Антиохийской Церкви преемником скончавшегося Серапиона стал Асклепиад, прославивший себя исповеданием во время гонений. (5) Александр, вспоминая о его посвящении, так пишет антиохийцам: "Александр, раб и узник Иисуса Христа, приветствует о Господе блаженную Церковь Антиохийскую. Удобными и легкими сделал Господь мои оковы, когда, сидя в тюрьме, я узнал, что по Божиему Промыслу епископом святой вашей Антиохийской Церкви поставлен Асклепиад, который этого по своей вере вполне достоин".

(6) Письмо это он послал через Климента; в конце он пишет об этом так: "Эту грамотку я переслал вам, братья и господа мои, через Климента, блаженного пресвитера, человека хорошего и почтенного. Вы его знаете и познакомитесь еще больше. Он, будучи здесь по Промыслу Господа, укрепил и увеличил Его Церковь".

12
Из трудов Серапиона над Писанием что-нибудь, вероятно, у кого-либо сохраняется, но до нас дошли только: "К Домнину"— он во время гонения отпал от Христовой веры и перешел в иудейское суеверие; "К Понтию и Карику"(оба клирики) и к другим лицам. (2) Составлена им и книга "О так называемом Евангелии Петра"; он написал ее, чтобы обличить это лживое "Евангелие" ради тех членов Росской Церкви, которые, ссылаясь на него, заблудились в учении, не согласном с Церковью Следует выписать из нее его краткие выражения об этом "Евангелии". Он пишет так: "Мы, братья, принимаем Петра и других апостолов, как Христа, но, люди опытные, мы отвергаем книги, которые ходят под их именем, зная, что учили нас всех не так. (4) Будучи у вас, я предполагал, что все вы держитесь правой веры, и, не прочитав "Евангелия", которое слывет у них Петровым, указал, что если это единственная причина вашего смущения, то читать его можно. Теперь же, узнав из рассказанного мне, что душа их ускользнула, как в нору, в ересь, потороплюсь к вам опять, братья, так что ждите меня вскорости. (5) Мы узнали, братья, какой ереси держался Маркион; он противоречил себе, сам не зная, что говорит. Вы узнаете об этом из того, что я вам написал. (6) Мы смогли достать это "Евангелие" от людей, признающих его, то есть от преемников тех, кто его вел и кого мы зовем докетами (в этом учении очень много их мыслей),— мы смогли благодаря им достать его и нашли, что в нем многое согласно с правым учением Спасителя, а кое-что и добавлено, что и привожу для вас". Вот слова Сера пиона.

13
"Строматы" Климента в восьми книгах все сохранились до нашего времени. Озаглавил он их так: "Строматы Тита Флавия Климента. Заметки о познании истинной философии". (2) Столько же книг и в его сочинении под заглавием "Очерки". Тут он упоминает по имени, как своего учителя, Пантена, приводит его толкования Священного Писания и предания, от него полученные. (3) Есть у него еще "Увещания к эллинам"; три книги сочинения, озаглавленного "Педагог"; затем "Какой богач спасется", книга "О Пасхе"; диалоги "О посте и о злоречии", увещательное слово "О терпении, или К новокрещенным", еще "Церковное правило, или Против иудействующих", посвященное упомянутому епископу Александру.

(4) В "Строматах" он не только рассыпает мысли из Писания, но берет и у эллинских писателей, если что покажется ему полезным; вспоминает мнения многих, развертывает вероучение и эллинов, и варваров; выправляет ложь ересиархов, приводит множество сведении, закладывая основу для разностороннего образования. Ко всему этому добавлены рассуждения философов, так что заглавие "Строматы" находится в полном соответствии с содержанием.

(6) Он использует для этой книги и писания, Церковью не признанные: так называемую Премудрость Соломонову, книгу Иисуса Сираха, Послание к Евреям. Послания Варнавы, Климента и Иуды. (7) Вспоминает он и "Слово к эллинам" Татиана; вспоминает Кассиана — он тоже писал хронику, а также Филона, Аристовула, Иосифа, Димитрия и Эвполема, еврейских писателей — все они доказывали в своих сочинениях, что Моисеи и народ иудейский старше древних эллинов (8) Много и других полезных сведений имеется в этом его сочинении. В 1-й книге его он говорит о себе как о человеке, стоявшем в непосредственной близости к преемникам апостолов, и обещает дать толкование на Бытие. (9) В книге "О Пасхе" он говорит, что друзья вынуждали его записать для будущих поколений всё, что он своими ушами слышал от старых пресвитеров. Вспоминает он Мелитона, Иринея и других, чьи беседы и приводит.

14
В "Очерках" он, коротко говоря, дает сжатый пересказ всего Нового Завета, используя и книги оспариваемые: Послание Иуды и прочие Соборные Послания, Послание Варнавы и Откровение, приписываемое Петру. (2) Послание к Евреям он считает Павловым и говорит, что на писано оно было для евреев и по-еврейски, а Лука старательно перевел его для эллинов. Вот почему одинаковый стиль и в переводе этого Послания, и в Деяниях. (3) Что в заглавии его не стоит "Павел апостол", это понятно: обращаясь к евреям, относившимся к нему предвзято и с подозрением, разумно было не отталкивать их сразу же своим именем; несколько ниже он добавляет:

(4) "Как сказал блаженный пресвитер: Господь, Апостол Вседержителя, был послан к евреям, а Павел, как посланный к язычникам, по скромности и не назвался апостолом евреев, не смея равняться с Господом, а также и потому, что Послание к Евреям только добавка к его деятельности, ибо был он проповедником и апостолом язычников".

(5) В этих же книгах Климент приводит предания древних пресвитеров о порядке Евангелий: "Первыми написаны Евангелия, где есть родословные. (6) Евангелие от Марка возникло при таких обстоятельствах: Петр, будучи в Риме и проповедуя Христово учение, излагал, исполнившись Духа, то, что содержится в Евангелии. Слушавшие — а их было много — убедили Марка, как давнего Петрова спутника, помнившего всё, что тот говорил, записать его слова. Марк так и сделал и вручил это Евангелие просившим. (7) Петр, узнав об этом, не запретил Марку, но и не поощрил его. Иоанн, последний, видя, что те Евангелия возвещают земные дела Христа, написал, побуждаемый учениками и вдохновленный Духом, Евангелие духовное". Вот что сообщает Климент.

(8) Известный нам Александр в одном из писем Оригену вспоминает Климента и Пантена как людей хорошо ему знакомых и пишет так: "Воля Божия, ты знаешь, была в том, чтобы любовь, завещанная нам старшими, пребывала нерушимой, становилась горячее и крепче. (9) Мы считаем отцами блаженных предшественников наших — скоро мы будем вместе: Пантена, воистину блаженного мужа и учителя, святого Климента, моего учителя и благодетеля, да и других таких же. Через них познакомился и я с тобой, человеком безукоризненным, господином и братом моим".

Таковы эти сведения.

(10) Адамантий (это было прозвище Оригена) отправился в Рим — Римской Церковью управлял тогда Зефирин,— о чем пишет так: "Я захотел увидеть самую древнюю Церковь — Римскую". Пробыл он там недолго и, вернувшись в Александрию, (11) со всем усердием продолжал заниматься своим делом оглашателя. Димитрий, тамошний епископ, поощрял его и только что не упрашивал неленостно потрудиться на пользу братьев.

15
Он увидел, что его не хватит на углубленные занятия по изучению и толкованию Священного Писания и на оглашение приходящих — а шли к нему в училище один за другим с утра до вечера, не давая передохнуть. Поэтому он разделил всю эту толпу, выбрал из своих учеников некоего Геракла, прилежно занимавшегося богословием, человека вообще очень разумного и не чуждого философии, и сделал его помощником в оглашательной работе: ему он поручил начальное преподавание, а себе оставил слушателей более совершенных.

16
Старательно исследовать слово Божие было для Оригена столь важно, что он даже выучил еврейский язык, приобрел у евреев в собственность подлинники священных книг, написанные еврейским шрифтом, и выискивал переводы, существующие помимо семидесяти и кроме общеупотребительных переводов Акилы, Симмаха и Феодотиона. Не знаю, из каких тайников, где они лежал и давным-давно, извлек он их на свет Божий. (2) Владелец их остался ему неизвестен, и он только сообщил, что один экземпляр он нашел в Никополе, недалеко от Акция, а другой — в каком-то ином месте. (3) В Гекзаплах же он, рядом с четырьмя известными переводами псалмов, помещает не только пятый, но и шестой и седьмой с примечанием к одному: он нашел его при Антонине, сыне Севера, в Иерихоне, в огромном глиняном кувшине. (4) Сведя все переводы вместе, разделив на строфы, взаимно сопоставив и сравнив с еврейским подлинником, он и оставил нам так называемые Гекзаплы. Переводы же Акилы, Снммаха и Феодотиона вместе с переводом семидесяти поместил в Тетраплах.

17
Следует знать, что Симмах, один из этих переводчиков, был эвионит. Так называемая ересь эвионитов состоит в следующем: они говорят, что Христос родился от Иосифа и Марии, считают Его просто человеком и настаивают на соблюдении Закона в строго иудейском духе — мы указывали на это и в предыдущем повествовании. Замечания Симмаха сохранились: он, по-видимому, старается подкрепить свою ересь Евангелием от Матфея. Ориген говорит, что эти замечания вместе с другими толкованиями Симмаха на Священное Писание он получил от некоей Юлиании, которой вручил эти книги сам Симмах.

18
В это же время Амвросия, последователя Валентиновой ереси, убедила истина, представленная ему Оригеном: словно светом озарило его ум, и он обратился к Церкви и ее правой вере. (2) Много и других образованных людей приходило к Оригену — слава его разнеслась широко,— чтобы ознакомиться с тем, как умело толковал он Священное Писание. Тьма еретиков и немало самых знаменитых философов стекались к нему и ревностно изучали не только богословие, но и мирскую философию. (3) Тех из учеников своих, в ком он замечал дарование, он вводил в дисциплины философские, преподавал им арифметику, геометрию и другие предметы, предваряющие знания более серьезные, знакомил с философскими теориями, объяснял сочинения их творцов, делал свои замечания и рассматривал каждую теорию особо; сами эллины объявили его крупным философом. (4) Большинство же учеников, не очень способных, он привлекал к элементарным школьным занятиям, говоря, что они очень помогут им понять Писание и подготовят к нему. Поэтому он считал, что даже ему необходимо заниматься философией и науками светскими.

19
О том, как преуспел Ориген в этих областях, свидетельствуют современные ему философы-эллины; в их произведениях мы находили частые упоминания о нем: одни посвящали ему свои произведения, другие приносили свои труды ему на суд, как учителю. (2) Зачем говорить об этом, когда Порфирий, наш современник, обосновавшись в Сицилии, написал против нас книгу, в которой, пытаясь оклеветать Писание, поминает и его толкователей; так как обвинить христианские догматы в чем-то дурном никак невозможно, то он за неимением доказательств обратился к ругани, клевеща на толкователей Писания, и особенно на Оригена. (3) По его словам, он знал его с юности; пытаясь его оклеветать, он, сам того не замечая, возвышает его, то говоря правду, если другой возможности нет, то прибегая ко лжи и думая, что это останется незамеченным; иногда обвиняет его как христианина, иногда подробно рассказывает о его преданности философским дисциплинам. Послушай его собственные слова:

(4) "Горячо желая сохранить грязные рассказы иудейского писания, они [христиане] обратились к толкованию, которое совершенно не вяжется с содержанием этих рассказов: тут было не столько защиты этих нелепиц, сколько самодовольного восхваления собственных писаний. Ясные слова Моисея они торжественно объявили загадочными и клялись Богом, уверяя, что они, как изречения оракулов, полны тайного смысла; лишившись в этом дурмане здравого разума, они и ввели свое толкование".

(5) Дальше, между прочим, он говорит:

"Этот нелепый метод заимствован у человека, с которым я часто встречался в юности, весьма известного в то время, известного и теперь своими сочинениями,— я разумею Оригена; слава его широко разошлась среди учителей этой веры. (6) Он был учеником Аммония, который в наше время преуспевал в философии; Аммоний ввел его в науку и многое ему дал, но в выборе жизненного пути Ориген свернул на дорогу, противоположную дороге учителя: прошел совсем по иному пути. (7) Аммоний был христианином и воспитан был родителями-христианами, но, войдя в разум и познакомившись с философией, он перешел к образу жизни, согласному с законами. Ориген — эллин, воспитанный на эллинской науке,— споткнулся об это варварское безрассудство, разменял на мелочи и себя, и свои способности к науке. (8) Жил он по-христиански, нарушая законы. О мире материальном и о Боге думал как эллин, но эллинскую философию внес в басни, ей чуждые. Он жил всегда с Платоном, читал Нумения, Крония, Аполлофана, Лонгина, Модерата, Никомаха и писателей, известных в пифагорейских кругах. Пользовался книгами Херемона стоика и Корнута; узнав от них аллегорическое толкование эллинских мистерий, он применил его к иудейским писаниям".

(9) Так сказано у Порфирия в 3-й книге его сочинения против христиан. Он правильно говорит о воспитании и широкой образованности Оригена, но явно лжет (чего бы и не насказать врагу христиан!), будто Ориген обратился из эллинов, а Аммоний после благочестивой жизни впал в язычество. (10) Ориген хранил от предков унаследованную христианскую веру (на это я уже указывал); Аммоний до последнего часа держался чистого и совершенного Божественного любомудрия, о чем и доныне свидетельствуют его труды, которые широко его прославили, например, ею книга "О согласии Моисея с Иисусом" и другие, которые можно найти у любителей истины. (11) Все это изложено, чтобы показать и ложь клеветнических выдумок, и великую осведомленность Оригена в эллинских науках. В одном письме, обращаясь к тем, кто упрекал его в усердных занятиях этими последними, он защищается так:

(12) "Когда я стал прилежно изучать Слово и пошла молва о моих занятиях, тогда ко мне стали приходить то еретики, то эллинские ученые, преимущественно философы, и я решил тогда основательно рассмотреть учения об истине и еретические, и философские. (13) Это я и сделал, подражая Пантену, чьи уроки еще до меня многим принесли пользу, так как он был очень осведомлен в этих вопросах, как и Иракл, который ныне заседает в Александрии в совете священников и которого я нашел у учителя философских дисциплин; он упорно трудился у него еще за пять лет до того, как я стал заниматься у того же учителя. (14) Под его влиянием он снял с себя обычную одежду, которую носил раньше, и принял облик философа, доныне сохраняемый; он не перестает по возможности заниматься и эллинскими науками". Так говорит Ориген в защиту своих занятий эллинской наукой. (15) В это время, когда Ориген жил в Александрии, Димитрию, тамошнему епископу, и тогдашнему префекту Египта принес воин письма от правителя Аравии с просьбой как можно скорее прислать к нему Оригена, так как он хочет с ним побеседовать. Ориген прибыл в Аравию, быстро выполнил свою миссию и тут же вернулся в Александрию (16) За этот промежуток времени в Александрии разгорелся мятеж, и Ориген, тайно выбравшись из Александрии, направился в Палестину и поселился в Кесарии. Хотя он еще не был тогда рукоположен в священника, но местные епископы просили его беседовать с общиной и разъяснять ей Писание. (17) Что именно так и было, видно из писем Александра, епископа Иерусалимского, и Феоктиста Кесарийского, посланных ими в свою защиту Димитрию.

"Он добавил в письме, что никогда не слыхано, да и сейчас не бывает, чтобы миряне в присутствии епископов проповедовали в Церкви. Зачем он говорит явную неправду? (18) Где найдутся люди, способные принести пользу братьям, оттуда и приглашают их святые епископы проповедовать народу; так делали наши блаженные братья: в Ларанде Эвелпист пригласил Неона; в Иконии — Цельс Павлина; в Синнаде — Аттик Феодора,— вероятно, так поступали и в других местах, только мы этого не знаем".

Человеку, о котором мы рассказываем, еще молодому, оказывали такую честь не только епископы-земляки, но и епископы на чужбине. (19) Димитрии, однако, отправил за ним диаконов с письмом, торопя его вернуться в Александрию. Вернувшись, Ориген занялся обычными трудами.

20
В это время в полной силе находилось много даровитых церковных писателей; письма, которыми они обменивались, сохранились, и найти их легко и сейчас. До нашего времени они хранились в библиотеке города Элии, созданной тамошним епископом Александром; там мы и смогли достать материалы для данной работы. (2) Один из таких писателей, Берилл, епископ Бостры Аравийской, оставил, кроме писем, разные работы, исполненные любви к прекрасному. Остались и сочинения Ипполита, епископа другой Церкви. (3) Дошел до нас и диалог Гая, мужа весьма разумного, жившего в Риме при Зефирине; он спорит с Проклом, отстаивающим фригийскую ересь. В этом диалоге, обуздывая дерзкую готовность еретиков составить новое Писание, он упоминает только тринадцать Посланий святого апостола, но среди них не числит Послания к Евреям. Некоторые в Риме и сейчас считают, что оно не принадлежит апостолу.

21
Антонин царствовал семь лет и шесть месяцев; после него был Макрин, который прожил год, а после него владычество над римлянами получил другой Антонин. В первый год его царствования переселился в другой мир епископ Зефирин, целых восемнадцать лет служивший Церкви. (2) После него епископство вручили Каллисту; прожив пять лет, он оставил свое служение Урбану. Антонин прожил только четыре года; власть наследовал самодержец Александр. В это время в Антиохийской Церкви преемником Асклепиада стал Филит.

(3) Мать императора Мамея — была ли еще на свете такая благочестивая женщина! — сочла за счастье встретиться с Оригеном — слава его разнеслась повсюду и дошла до ее слуха — и ознакомиться с его удивительным для всех проникновением в смысл Священного Писания. Находясь в Антиохии, она пригласила его прибыть к ней в сопровождении воинов-телохранителей. Он пробыл там некоторое время, разъяснил многое во славу Господа, показал, как обучаться науке Божественной, и поторопился вернуться к обычным занятиям.

22
Тогда же Ипполит среди прочих "Памяток" написал книгу "О Пасхе", где, высчитывая время, дает пасхалию на шестнадцать лет, начиная первым годом царствования императора Александра. Из прочих его сочинений до нас дошли: "О шести днях творения", "Что было после этих шести дней", "Против Маркиона", "О Песни песней", "О некоторых главах Иезекииля", "О Пасхе", "Против всех ересей" и очень много других, которые ты сможешь найти у многих.

23
Тогда же Ориген положил начало своим толкованиям Писания. Амвросий не только настоятельно убеждал и уговаривал его взяться за эту работу, но и щедро предоставлял всё необходимое для этих занятий. (2) Более семи скорописцев писали под его диктовку, сменяясь по очереди через определенное время; не меньше было переписчиков и красиво писавших девушек. Амвросий щедро снабжал их всем необходимым, а главное, он вносил в занятия Священным Писанием усердие невыразимое, и это особенно побуждало Оригена заниматься своими комментариями.

(3) Так обстояли дела, когда Урбана, восемь лет бывшего епископом Рима, сменил Понтиан, а Филита в Антиохии — Зебин.

(4) Тогда же Ориген отправился по необходимым церковным делам через Палестину в Элладу и был в Кесарии местными епископами рукоположен в священника. Поднявшаяся против него по этому поводу буря; постановления, принятые по поводу этих волнений предстоятелями Церквей; вклад в богословие, который сделал, войдя в возраст, Ориген,— для рассказа об этом потребовалась бы особая книга. Об этом достаточно сказано во 2-й книге Апологии, написанной нами в его защиту.

24
К этому следует добавить: в 6-й книге Толкований на Евангелие от Иоанна Ориген замечает, что первые пять он составил, еще будучи в Александрии; от всей работы его над этим Евангелием до нас дошло только двадцать два тома. (2) В 9-й книге Толкований на Бытие (их всего двенадцать) он вспоминает, что в Александрии были им написаны не только первые восемь на эту книгу, но и Толкования на первые двадцать пять псалмов и на Плач Иеремии. Из них до нас дошло пять томов. В них он упоминает книгу "О воскресении", в 2-х томах. (3) И книгу "О началах" он написал до своего переселения из Александрии, как и другую, под заглавием "Строматы", в 10-ти томах; она написана в том же городе в царствование императора Александра, как об этом свидетельствуют его собственноручные пометки в начале каждого тома.

25
Объясняя первый псалом, Ориген приводит список священных книг Ветхого Завета. Вот как он пишет дословно: "Следует знать, что ветхозаветных книг, по еврейскому преданию, двадцать две — столько же, сколько букв у них в алфавите". (2) Затем он добавляет:

"Вот эти двадцать две книги: Бытие по-нашему, а у евреев по первому слову этой книги — "Береигит", что значит "в начале"; Исход— "Вэле шемот", то есть "эти имена"; Левит — "Ваикра", то есть "и Я воззвал"; Числа — "Гаммисфекодим"; Второзаконие — "Элле гаддебарим", то есть "эти слова"; Книга Иисуса Навина — "Иозуе бен нун"; Судьи, Руфь — у них это одна книга: "Шофетим"; Первая и Вторая книги Царств, соединенные у них в одну — "Шемуэл", то есть "призванный Богом"; Третья и Четвертая книги Царств — в одной: "Ваммелех Давид", то есть "царствование Давида"; Первая и Вторая книги Паралипоменон, соединенные вместе — "Дибре гайомим", то есть "слова дней"; Первая и Вторая книги Ездры в одной — "Эзра", то есть "помощник"; Книга псалмов "Сефертегиллим"; Притчи Соломона — "Мишлот"; Екклезиаст — "Когелет"; Песнь песней (а не Песни песней, как думают иные) — "Шир гашширим"; книги: Исаии — "Ешая", Иеремия с Плачем и Посланием в одной книге — "Ирмиаг"; книги: Даниила — "Даниэль"; Иезекииля — "Ехезкель", Иова — "Иоб", Есфирь — "Эстер". Есть еще книги Маккавеев — "Шарбет шарбане".

(3) Это сказано в упомянутом сочинении. В 1-й книге Толкований на Евангелие от Матфея Ориген, придерживаясь церковного канона, свидетельствует, что признает только четыре Евангелия, и пишет так: (4) "Вот что из предания узнал я о четырех Евангелиях, единственных бесспорных для всей Церкви Божией, находящейся под небом: первое написано Матфеем, бывшим мытарем, а потом апостолом Христовым, предназначено для христиан из евреев и написано по-еврейски; (5) второе, от Марка, написано по наставлениям Петра, назвавшего Марка в Соборном Послании сыном: "Приветствует вас избранная Церковь в Вавилоне и Марк, сын мой". (6) Третье Евангелие — от Луки, которое одобряет Павел, написано для христиан из язычников. Последнее Евангелие — от Иоанна".

(7) В 5-й книге Толкований на это Евангелие Ориген так говорит об апостольских Посланиях:

"Павел, которому дано было достаточно, чтобы стать служителем Нового Завета не по букве, а по духу, насытивший Евангелием земли от Иерусалима и кругом до Иллирика, писал не ко всем Церквам, которые наставил, и даже тем, которым писал, посылал по нескольку строк. (8) От Петра, на котором основана Церковь Христова и врата адовы не одолеют ее, осталось только одно Послание, всеми признанное. Примем, пожалуй, и Второе, хотя о нем спорят. (9) Что сказать об Иоанне, возлежавшем на груди Христовой? Он оставил одно Евангелие, заметив, что всему миру не вместить того, что он мог бы написать; написал он и Откровение, но ему приказано было молчать и не писать о том, что сказали семь громов. (10) Осталось от него и Послание в несколько строк. Примем, пожалуй, Второе и Третье — не все признают их подлинными; в обоих не больше ста строк".

(11) О Послании к Евреям Ориген так рассуждает в своих беседах о нем:

"В языке Послания, озаглавленном "К Евреям", нет особенностей, свойственных языку апостола, который признает, что он "неискусен в слове", то есть в умении выражать свои мысли. Послание составлено на хорошем греческом языке, и каждый, способный судить о разнице стилей, это признает. (12) Мысли же в этом Послании удивительные, не уступающие тем, которые есть в Посланиях, признаваемых подлинно Павловыми. Что это так, с этим согласится каждый, кто внимательно читает эти Послания".

(13) Затем, между прочим, он говорит:

"Если бы мне пришлось открыто высказаться, я бы сказал: мысли в этом Послании принадлежат апостолу, а выбор слов и склад речи — человеку, который вспоминает сказанное апостолом и пишет, как бы поясняя сказанное учителем. Если какая-нибудь Церковь принимает это Послание за Павлове, хвала ей за это. Не зря же древние мужи считали это Послание Павловым. (14) Кто был настоящий его автор, ведомо только Богу. Еще до нас его приписывали одни Клименту, епископу Римскому, другие — Луке, написавшему Евангелие и Деяния". Об этом достаточно.

26
На десятом году упомянутого царствования Ориген переселился из Александрии в Кесарию, оставив Огласительное училище на Иракла. В скором времени скончался Димитрий, епископ Александрийский, несший свое служение целых сорок три года. Преемником его сталИракл. В это время славен был епископ Кесарии Каппадокийской Фирмилиан.

27
Он так высоко ставил Оригена, что иногда, церковной пользы ради, приглашал его к себе, в свою область, а иногда сам отправлялся к нему в Иудею и проводил с ним некоторое время, совершенствуясь в вопросах богословских. И Александр, епископ Иерусалимский, и Феоктист Кесарийский все время прислушивались к нему и как учителю единственному уступали ему толкование Священного Писания и то, что касалось церковного обучения.

28
После императора Александра, царствовавшего тринадцать лет, власть принял кесарь Максимин. Из ненависти к дому Александра, состоявшему большей частью из верующих, он начал гонение, но казнить велел, как виновных в обучении христианству, только стоявших во главе Церквей. В это время Ориген написал "О мученичестве" и посвятил это сочинение Амвросию и Протоктиту, кесарийскому пресвитеру: все вокруг в это гонение было для обоих крайне неблагоприятно. Рассказывают, что они прославили себя и исповеданием при Максимине, царствовавшем не дольше трех лет. Время этого гонения указано Оригеном в 22-й книге его Толкований на Евангелие от Иоанна и в его разных письмах.

29
После Максимина власть над римлянами получил Гордиан; преемником Понтиана, бывшего шесть лет епископом Римским, сталАнтерот, а после Антерота, несшего свое служение только месяц,—Фабиан. (2) Рассказывают, что Фабиан, после кончины Антерота, вместе с другими переселился из деревни в Рим и здесь, по Божией небесной милости, стал епископом совершенно чудесным образом. (3) Когда все братья собрались для выбора будущего епископа, то большинству приходил на ум кто-либо из славных, известных мужей. О Фабиане, здесь находившемся, и мысли ни у кого не было. Вдруг сверху слетает голубь и садится ему на голову — так Дух Святой, в виде голубя, сошел на Спасителя. (4) Тут весь народ в одном порыве, словно по внушению Духа Божия, единодушно возгласил "достоин" и немедленно посадил его на епископскую кафедру.

В это же время Антиохийский епископ Зебин перешел в иную жизнь; его преемником стал Вавила; в Александрии после Димитрия обязанности его нес Иракл; управление Огласительным училищем перешло к Дионисию, тоже одному из учеников Оригена.

30
К Оригену, занимавшемуся в Кесарии обычным своим делом, приходило много не только местных жителей, но и множество иностранцев, оставивших родину. Я знал из них особенно известных: Феодора — это знаменитый в наше время епископ Григорий — и брата его Афинодора. Оба страстно увлекались эллинской и римской наукой; но Ориген внушил им любовь к философии и направил всю их ревность на изучение богословия. Они провели с ним целых пять лет и так усовершенствовались в этой науке, что оба еще молодыми удостоились епископства в понтийских Церквах.

31
В это время известен стал и Африкан, написавший "Узоры". Есть его письмо к Оригену: он недоумевает по поводу рассказа о Сусанне в книге Даниила,— не выдумка ли это. Ориген очень подробно ответил ему. (2) От этого же Африкана дошли до нас и другие работы: пять книг "Хроник", обработанных с большой точностью и тщательностью. Он рассказывает, как, наслышавшись об Иракле, он предпринял путешествие в Александрию; Иракл, как мы говорили, отличался своими познаниями в философии и других эллинских науках и был епископом Александрийской Церкви. (3) Есть еще письмо Африкана к Аристиду о мнимом разногласии родословий Христа: одного — у Матфея и другого — у Луки; основываясь на рассказе, до него дошедшем, он с полной ясностью согласовывает обоих евангелистов. Этот рассказ я привел к месту в 1-й книге этого моего сочинения.

32
Ориген в это время составил Толкование на Исаию и тогда же на Иезекииля. Из Толкования на Исаию дошла до нас только третья часть — до видения животных в пустыне — тридцать томов; на Иезекииля —двадцать пять, единственные на этого пророка. (2) Он был тогда в Афинах, там закончил эту работу и начал Толкование на Песнь песней, дошел до пятой книги и, уже вернувшись в Кесарию, довел толкование до конца, т.е. до десятой книги. (3) Зачем, однако, составлять сейчас точный список работ Оригена, когда для этого требуется особая книга? Я привел его в жизнеописании святого мученика Памфила, нашего современника, показав, с каким усердием занимался Памфил богословием, и тут же поместил список книг его библиотеки, состоявшей из работ Оригена и других церковных писателей. Желающий может из этой книги полностью узнать о трудах Оригена, до нас дошедших. Продолжаю последовательное изложение событий.

33
Берилл, недавно упомянутый нами епископ Бостры Аравийской, нарушая церковное правило, попытался внести в наше вероучение нечто ему чуждое: осмелился говорить, что Спаситель и Господь наш до Своего прихода к людям не имел ни собственной сущности, ни собственной Божественности, что в Нем только пребывала Отчая. (2) Очень многие епископы рассматривали его мнение и говорили о нем; был приглашен и Ориген. Он начал свою беседу с вопросов, выясняющих образ мыслей собеседника; ознакомившись с ним, убедил его своими рассуждениями, выправил его неправоверие и вернул к прежней здравой вере, показав истину догматов. (3) И доныне имеется подробный отчет о тех событиях: заявления Берилла, постановление собора, созванного по этому поводу, вопросы Оригена и беседы его с Бериллом, происходившие в местной Церкви. (4) Многое об Оригене помнят и рассказывают нынешние священники, но я решил это опустить, как не относящееся к этой книге. Необходимые же сведения о нем можно собрать из "Апологии Оригена", написанной нами и святым мучеником Памфилом, нашим современником: мы старательно работали вместе, ибо нападок на Оригена много.

34
После полных шести лет правления Гордиана власть получил Филипп вместе с сыном своим Филиппом. Рассказывают, что он был христианином и захотел в последнюю предпасхальную всенощную помолиться в Церкви вместе с народом, но тамошний епископ разрешил ему войти только после исповеди и стоять вместе с кающимися на отведенном для них месте. Не сделай он этого, епископ не допустил бы его по множеству взводимых на него обвинений. Говорят, что Филипп сразу же согласился и на деле доказал, что он искренне благочестив и боится Бога.

35
Шел третий год царствования Филиппа, когда после шестнадцать лет епископства в Александрии скончался Иракл; его преемником стал Дионисий.

36
Тогда, как и следовало, вера умножилась, наше учение можно было свободно проповедовать всем; Оригену было уже за шестьдесят, у него накопился огромный опыт, и свои беседы, обращенные к народу, он прямо диктовал скорописцам, чего раньше никогда себе не позволял. (2) В это время он составил в восьми книгах возражения эпикурейцу Цельсу, написавшему против нас сочинение под заглавием "Слово истины", двадцать пять томов Толковании на Евангелие от Матфея, а также Толкования на двенадцать пророков, из которых мы нашли только двадцать пять. (3) Имеется его письмо к императору Филиппу и другое — к его супруге Севере, есть и иные письма к разным людям. Я собирал их, сколько мог — их хранили у себя по разным местам разные люди,— и составил из них особые тома, их больше ста. (4) Писал Ориген письма и Фабиану, епископу Римскому, и многим другим епископам о своем православии. Они приведены в 6-й книге Апологии, написанной нам и об этом великом человеке.

37
В это время опять в Аравии появились люди, распространявшие учение, истине чуждое. Они утверждали, что душа человека в смертный час умирает с телом и вместе с ним разрушается, а в час воскресения вместе с ним и оживет. Тогда был созван немалый собор и опять приглашен Ориген. Он изложил перед собранием свои соображения о данном вопросе, которые заставили их отказаться от недавних заблуждении.

38
Началось новое разномыслие — так называемая ересь элксаитов; она, впрочем, появилась и тут же исчезла. О ней вспоминает Ориген в своей Беседе на 82-й псалом; он говорит так:

"Появился человек, гордый своим безбожием и нечестивейшим учением, которое зовется Элксаитовым; недавно восстало оно на Церковь. Я раскрою вам зло этого учения, да не похитит оно вас. Оно отвергает некоторые части Писания, но пользуется изречениями из всего Ветхого Завета и Евангелия, отвергает последнего апостола. По их словам, отречение от веры ничего не значит: человек здравомысленный отречется по необходимости языком, но не сердцем. Они ссылаются на какую-то книгу, упавшую с неба; внимающий и верующий ей получит отпущение грехов, только это не то отпущение, которое дал Христос Иисус".

39
После семилетнего царствования Филиппа власть получил Деций. Из ненависти к Филиппу он поднял на Церковь гонение, во время которого мученической смертью скончался в Риме Фабиан; преемником его был Корнилий. (2) В Палестине епископ Иерусалимский Александр предстал в Кесарии вновь перед правительственным судом и после вторичного славного исповедания изведал тюрьму, а был уже украшен честными сединами глубокой старости; его мужественная старость и честные седины внушали уважение. (3) Он почил в тюрьме после своего прекрасного и славного исповедания перед судом правителя; преемником его в Иерусалиме называют Мазабана. (4) Так же, как Александр, скончался в Антиохии в тюрьме после исповедания Вавила; во главе Церкви поставлен Фабий.

(5) Что и сколько пережил Ориген в это гонение и какой был этому конец, когда злобный демон выстроил против этого человека все свое воинство и накинулся на него всеми силами и средствами — больше, чем на всех, с кем он вел тогда войну; что и сколько выдержал за веру Христову этот человек: оковы, телесные муки, истязания железом, тюремное подземелье, многодневное сидение с растянутыми до четвертой дыры ногами, угрозу сожжения и вообще что только ни делали с ним враги — всё он мужественно вынес. А конец этому был такой: судья всей силой власти своей воспротивился его казни. Какие после этого оставил он сочинения и как они полезны тем, кто нуждается в поддержке,— об этом правдиво и точно сообщают многочисленные письма этого человека.

40
О том, что случилось с Дионисием, он рассказывает сам в письме к Герману. Привожу оттуда выдержку:

"Говорю перед Богом, Он знает, лгу ли я. Я никогда бы не ушел своей волей и без Божиего указания. (2) Еще раньше, когда при Деции объявлено было гонение, Сабин в тот же час послал фрументария разыскать меня; я четыре дня сидел дома, ожидая прихода фрументария, а тот кружил по всей окрестности, выслеживая меня по дорогам, рекам, по полям, где, подозревал он, я прячусь или разгуливаю. Как пораженный слепотой, он не смог найти дом, да и не верил, что я сижу дома, когда меня преследуют. (3) С трудом через четыре дня, когда Господь велел мне уйти и чудесным образом уготовал путь, я, и мои слуги, и многие братья — все вместе мы отправились. А что все это было по Божиему Промыслу, это стало ясно из дальнейшего, и мы тут кое-кому оказались полезны".

(4) Рассказав затем о некоторых событиях, он говорит, что произошло с ним после ухода:

"Около захода солнца меня и бывших со мной воины вели в Тапосирис. По Божиему смотрению, Тимофея с нами не было и его не схватили. Придя позднее, нашел он дом пустым и под охраной, а мы были уже невольниками".

(5) И затем говорит:

"Вот как удивительно Домостроительство Его! Расскажу правду. С Тимофеем, в перепуге бежавшим, повстречался какой-то крестьянин и спросил, чего он так торопится. Тимофей сказал правду, (6) а тот выслушал (он шел, намереваясь попировать на свадьбе; у них там в обычае не расходиться целую ночь) и, придя, всё рассказал гостям. Те разом, словно сговорившись, вскочили, понеслись бегом и, догнав нас, радостно закричали. Воины, охранявшие нас, тут же убежали, а они обступили меня; я же как был, так и лежал на голых носилках. (7) И я — видит Бог — принял их сперва за разбойников, которые нас разденут и ограбят. Я сидел на своем ложе голый, в одной льняной рубахе; остальная одежда лежала около меня, им я и протянул ее. Они же велели мне встать и как можно скорее уходить. (8) И тогда, поняв, зачем они пришли, я стал криком просить и молить их уйти и нас оставить. Если же хотят они мне добра, то пусть предупредят взявших меня и сами отрубят мне голову. Пока я это выкрикивал, как это известно моим спутникам, все со мной пережившим, они силой меня подняли. Я навзничь упал на землю, но они потащили меня за руки и за ноги. (9) За мной шли свидетели всего этого: Гай, Фавст, Петр и Павел. Они же взвалили меня себе на спину, вынесли из этого городка и увезли, посадив на осла, даже не покрыв его попоной".

Вот что рассказывал о себе Дионисий.

41
Он же в письме к Антиохийскому епископу Фабию так рассказывает о том, что претерпели при Деции мученики в Александрии:

"Преследование у нас началось не с царского указа, а на целый год раньше, когда какой-то пророк и виновник бедствий этого города — кто бы он ни был — стал возбуждать и натравливать на нас языческую толпу, разжигая их родное суеверие. (2) Подученные им язычники решили, что всякое злодеяние им дозволено и что благочестивое почитание демонов требует одного — убивать нас. (3) Первым они схватили старца Метру и приказали ему богохульствовать; он отказался, его стали бить палками по телу и колоть острым тростником лицо и глаза, затем вывели за город и побили камнями. (4) Верующую женщину, именем Квинту, привели в капище и заставляли кланяться кумирам; она с отвращением отворачивалась; ей связали ноги и протащили через весь город по острым камням мостовой, бичевали, толкали на мельничные жернова и, приведя туда же, куда Метру, убили. (5) Затем все единодушно устремились на христианские дома; каждый врывался к знакомым и соседям, тащил и грабил. Вещи подороже забирали себе, дешевые и деревянные выбрасывали и жгли на улицах; казалось, город взят неприятелем. Братья уклонялись и уходили, радуясь расхищению своего имущества, как и те, о которых говорил Павел. (7) Не знаю, нашелся ли до сих пор человек, который, попав к ним в руки, отрекся от Господа, разве один-единственный.

Язычники схватили также Аполлонию, дивную старушку-девственницу, били по челюстям, выбили все зубы; устроили за городом костер и грозили сжечь ее живьем, если она заодно с ними не произнесет кощунственных возгласов. Аполлония, немного помолившись, отошла в сторону, прыгнула с разбега в огонь и сгорела. (8) Серапиона взяли дома, измучили жестокими пытками, переломали все суставы и сбросили головой вниз из верхней комнаты.

Нам не было проходу ни на людных улицах, ни в переулках, ни днем, ни ночью; всегда и всюду вес кричали: кто не произнесет слов мерзостных, сейчас же его в костер. (9) Очень долго всё так и шло, ничуть не ослабевая, но потом поднялся мятеж, и гражданская война обратила на них самих прежнюю их жестокость к нам. Мы немного передохнули: им в их злобе было не до нас, но скоро пришло известие о смене милостивой к нам власти; великий страх перед тем, что угрожало, навис над нами.

(10) И вот появился указ, говоривший почти о том же, что предречено было Господом нашим,— такой страшный, что могли, пожалуй, соблазниться даже избранные. (11) Все притаились. Многие видные люди явились сразу: одни —из страха; магистраты — повинуясь своим обязанностям, некоторых тащили близкие. Вызванные по имени подходили к нечистым жертвам, одни — бледные и дрожащие, словно не они собрались принести жертву, а сами шли как жертвы на заклание. Толпа, стоявшая вокруг, осыпала их насмешками: явные трусы, они боялись и умереть, и принести жертву. (12) Другие быстро, с готовностью подходили к жертвеннику, развязностью своей подтверждая, что никогда и не были христианами; об этих людях истинно изрек Христос: трудно им спастись. Из остальных одни вели себя или как первые, или как вторые из упомянутых, иные сбегали. (13) Из тех, кто был схвачен, одни даже пошли в тюрьму и кое-кто долго просидел в заключении, но затем они отреклись, не представ еще даже перед судом; другие некоторое время терпели пытки, но терпеть дальше отказались.

(14) Крепкие и блаженные столпы Господни, укрепляемые Им, черпая в своей твердой вере соответствующие ей достоинство и терпение, стали дивными свидетелями Его царствования. (15) Первым из них был Юлиан; он страдал подагрой и не мог ни стоять, ни ходить; он был взят вместе с двумя другими людьми, его несшими. Один из них сразу же отрекся; другой же, Кронион, по прозвищу Евнус, и сам старец Юлиан исповедали Господа; бичуя, их провезли на верблюдах по всему городу — а вы знаете, что он большой,— и, наконец, среди окружающей толпы бросили в негашеную известь. (16) Воин, сопровождавший их по дороге, не позволял над ними издеваться; толпа подняла крик, и Вису, смелого воина Божия, отличившегося в великой борьбе за веру, привели на суд и обезглавили. (17) Другой, ливиец родом, Макарий, воистину блаженный — и по смыслу своего имени и по благословению Божиему — остался непоколебимым, хотя судья долго уговаривал его отречься, и был сожжен живым. Затем Епимаха и Александра, долго просидевших в узах, перенесших "когти" и бичевание, облили негашеной известью.

(18) Вместе с ними были и четыре женщины: Аммонария, святая дева, которую судья пытал усердно и долго, ибо она сразу объявила ему, что не скажет ни слова из тех, которые от нее потребуют; обещание свое она сдержала и была уведена на казнь. Остальных: почтеннейшую старицу Меркурию, Дионисию, многодетную мать, возлюбившую, однако, Христа больше детей, судья, устыдившись напрасных пыток и поражения, нанесенного женщинам и, распорядился убить мечом и не пытать. Аммонария, первая в этой борьбе, прошла через всё.

(19) Ирон, Атир, Исидор, египтяне, и вместе с ними Диоскор, отрок лет пятнадцати, были выданы. Судья пытался сначала обмануть отрока, казалось, доверчивого, и припугнуть пытками, рассчитывая, что он сразу же сдастся, но Диоскор не поддался на уговоры и ни в чем не уступил. (20) Остальных, истерзанных самым зверским образом и выдержавших эти муки, он предал огню. Диоскор вызвал общее восхищение и удивил судью умными ответами на его убеждения; он отпустил отрока, сказав, что он, считаясь с его возрастом, дает ему отсрочку для раскаяния. И сей час богоугодный Диоскор пребывает с нами, ожидая борьбы более длительной и награды более достаточной.

(21) Некий Немезион, тоже египтянин, ложно обвиненный в сообщничестве с разбойниками, оправдался перед центурионом в этой нелепейшей клевете, но был уличен как христианин и в цепях приведен к правителю. Этот несправедливейший человек измучил его пытками и бичеванием вдвойне против разбойников и сжег вместе с разбойниками — блаженный был почтен примером Христа.

(22) Целое воинское отделение: Аммон, Зенон, Птоломей, Инген и с ними старец Феофил — выстроилось перед судилищем. Когда кого-то судили как христианина и он уже склонялся к отречению, они, стоявшие рядом, стали скрежетать зубами, кивать головой, протягивать руки, принимать разные позы. (23) Все обернулись на них, но прежде, чем кого-либо из них схватили, они сами избежали на помост и объявили себя христианами. И правителя, и его советников охватил страх; подсудимые еще более укрепились в своей вере, а судьи оробели. Христиане выходили из суда с торжеством и ликованием о своем исповедании: Господь даровал им славный триумф.

42
Множество других но городам и деревням были растерзаны язычниками; я приведу ради примера один случаи. Исхирион был вилланом на жаловании у одного из правителей. Хозяин велел ему принести жертву; отказавшегося выругал, упорствующего осыпал оскорблениями, непреклонного убил: вогнал ему в живот, в самые внутренности, огромную палку. (2) Что сказать о толпах людей, скитавшихся и горах и пустынях, погибавших от голода, жажды, мороза, от болезней, от разбойников и зверей? Выжившие свидетельствуют об их избранничестве и победе. В подтверждение приведу один случаи. (3) Херимон, глубокий старец, епископ города, именуемое Нилонолем, бежал вместе с женой на Аравийскую гору; они не вернулись обратно, и братья, несмотря на все поиски, не нашли ни их самих, ни их тел. (4) Многие на этой же самой Аравийской горе стали рабами варваров-сарацин. Одни из них с трудом и за большие деньги были выкуплены, другие и доныне пребывают в рабстве. Я рассказал об этом, брат, не зря, но чтобы ты знал, сколько страшного мы пережили. Многие, испытавшие еще больше, могут многое рассказать".

(5) Затем несколько ниже он добавляет:

"А эти наши Божественные мученики, которые ныне восседают вместе с Христом, причастны Его Царству, участвуют в суде Его и вместе с Ним выносят решения,— они вот взяли под защиту павших братьев, которым надлежало держать ответ в принесении жертв. Видя их обращение и раскаяние, уверенные, что оно может быть принято Тем, Кто вообще хочет не смерти грешника, а его покаяния, они приняли их, собрали воедино, вместе с ними молились и вкушали пищу.

Что относительно их посоветуете, братья? Что нам делать? Будем ли согласны и единомысленны с ними, соблюдаем их милостивый суд и дружелюбно отнесемся к тем, кого они пожалели, или же сочтем их суд несправедливым и поставим себя судьями над ними? Оскорбим их доброту и отменим приказ?"

43
Возобновляя разговор о тех, кто ослаб во время гонения, Дионисий весьма кстати все это привел. Дело в том, что, превозносясь над ними в гордыне своей, Новат, священник Римской Церкви, заявил, что для них вовсе нет надежды на спасение, даже если они выполнят все, что требуется при искреннем обращении и честном исповедании грехов. Он стал главой особой ереси, последователи которой в надмении ума называли себя "чистыми" (катарами).

(2) По его поводу в Риме собрался очень большой собор: шестьдесят епископов, гораздо больше священников и диаконов; в остальных церковных округах местные пастыри — каждый — обдумывали, как поступить. Всеми принято решение: считать чуждыми Церкви Новата и превозносящихся вместе с ним, предпочитавших братоненавистническое и бесчеловечное мнение этого человека. Несчастных же, попавших в беду братьев лечить целительным покаянием. (3) До нас дошли письма Корнилия, епископа Римского, к Фабию, епископу Антиохийскому, со сведениями о римском соборе и постановлениях, принятых в Италии, Африке и тех краях; есть и письма от Киприана и его африканских соепископов, написанные полатыни, из коих явствует, что и они согласны с необходимостью подавать помощь соблазненным и считают справедливым отлучение от Церкви ересиарха и тех, кто пошел за ним. (4) К этим письмам присоединено другое письмо Корнилия о том, что было угодно собору, и еще другое — о поведении Новата. Ничто не мешает привести из него выдержки, дабы познакомить моих читателей с тем, что его касается. (5) Корнилий, описывая Фабию поведение Новата, пишет так:

"Так вот, знай: этот диковинный человек давнымдавно стремился к епископству, но скрывал ото всех это страстное свое желание, а прикрыл он свое безумие, пользуясь исповедниками, которых первоначально имел на своей стороне,— вот что я хочу сказать. (6) Максим, священник у нас, и Урбан, дважды пожавшие урожай доброй славы за свое исповедание, Сидоний и Келерин, человек, который все пытки по милости Божией перенес, укрепил силой веры слабую плоть и победил противника своим мужеством,— все эти люди, хорошо поняв Новата и воочию видя его злобность, двоедушие, клятвопреступничество, лживость, его неумение жить с людьми и его волчью дружбу, вернулись в Святую Церковь и перед множеством епископов, священников и мирян раскрыли все его уловки и злые дела, давно им замышленные; они скорбели и каялись, что, поверив этому лукавому и злонравному животному, на короткое время покинули Церковь".

(7) Немного дальше он говорит: "Непонятную перемену, возлюбленный брат, увидели мы в нем вскоре: этот блистательней человек, страшными клятвами заверявший, что он вовсе недомогается епископства, вдруг является епископом, как "бог из машины" в театре. (8) Этот толкователь догматов, этот поборник церковной науки, решив ухватить и похитить епископство, которое не было ему дано свыше, нашел себе двух помощников, отчаявшихся в своем спасении, и отправил их в какой-то глухой уголок Италии обмануть ловкой выдумкой тамошних трех епископов — людей необразованных и простодушных, уверить их и настоять на том, будто они должны поскорее ехать в Рим и там, при посредничестве этих людей, уладить все несогласия с другими епископами. (9) Когда прибыли эти, как мы уже сказали, простецы, ничего не понимающие в кознях и хитростях обманщиков, их заперли люди, сходные с теми, кто доставил им столько хлопот. В десятом часу, когда они напились, их, совершенно охмелевших, Новат силой заставил через возложение рук дать ему мнимое, ложное епископство, вытребованное хитростью и мошенничеством и ему не положенное. (10) Один из этих епископов немного спустя вернулся в Церковь, со слезами всенародно исповедал свой грех, и мы приняли его в общину, но как мирянина; за него просил весь присутствовавший тут народ. Что касается остальных епископов, то мы рукоположили им преемников и послали в те места, где они были. (11) Этот страж Евангелия разве не понимает, что в Церкви кафолической должен быть один епископ? В ней имеется — он не мог этого не знать — 46 священников, 7 диаконов, 7 иподиаконов, 42 аколуфа (послушника), 52 человека заклинателей и чтецов и привратников, больше полутора тысяч вдов и калек, которых питает благодать Христова. (12) Даже такое множество, столь необходимое в Церкви,— число, по Божиему Промыслу, обильное и все умножающееся, вместе с неисчислимым количеством мирян, не отвратило его от этого неразумного, безнадежного поступка и не вернуло в Церковь".

(13) И далее, между прочим, добавляет следующее:

"Так вот, сразу же скажем и о том, за какие дела, за какое поведение осмелился он притязать на епископский сан. Не за то ли, что с самого начала жил в Церкви, многократно боролся за нее, испытал за веру много великих опасностей? Отнюдь нет. (14) Начало его вере положил сатана, который вошел в него и жил в нем достаточно долго. Помогли ему заклинатели, а когда он тяжко заболел, то его, считая почти умирающим, крестили — если можно сказать про такого человека, что он крещеный,— окропив водой на той же постели, где он лежал. (15) Он выздоровел, но над ним не было совершено остальное, что требуется по церковным правилам: он не был запечатлен епископом. Не получив этого, могли он получить Духа Святого?"

(16) Немного далее он продолжает: "Из трусости и жизнелюбия он во время гонения отрекся от того, что был священником. Диаконы просили и убеждали его выйти из комнаты, где он заперся, и помочь братьям, насколько священнику и полагается и возможно помочь в опасности братьям, но он решительно отвернулся от увещавших его диаконов и ушел в гневе, сказав, что он больше не хочет быть священником: он увлечен другой философией"

(17) Немного дальше он добавляет следующее: "Итак, эта знаменитость покинула Церковь Божию, в которой он после того, как уверовал, был почтен священническим саном по милости епископа, через возложение рук введшего Новата в круг священников. Возражал весь клир и многие миряне, ибо крещенному по болезни окроплением в кровати, как был окрещен Новат, не дозволено быть членом клира, но епископ просил разрешения рукоположить только его одного".

(18) И затем он описывает самое тяжкое из преступлений этого человека:

"Совершая приношение и уделяя каждому его частицу, он, подавая ее, заставлял несчастных людей вместо слов благодарности клясться, держал обеими руками руки берущего и не отпускал их, пока тот не поклянется (пользуюсь его же словами): "клянусь Телом и Кровию Господа нашего Иисуса Христа, что никогда не покину тебя и не перейду к Корнилию". (19) И несчастный человек приобщался не раньше, чем взяв на себя клятву, и вместо того, чтобы, взяв хлеб, произнести "Аминь", говорил: "Я не перейду к Корнилию".

(20) Между прочим, говорит он и следующее: "Знай, что он покинут и одинок, ибо братья ежедневно покидают его и возвращаются в Церковь. И Моисей, блаженный мученик, недавно произнесший у нас свое прекрасное, дивное исповедание, будучи еще в этом мире и видя его дерзость и безумие, отлучил его вместе с пятью пресвитерами, которые вместе с ним откололись от Церкви". (21) Ив конце письма он приводит список епископов, приходивших в Рим и осудивших глупость Новата; он называет их имена и округ, которым кто управлял; (22) упоминает тех, кого не было в Риме, но кто письменно подтвердил свое согласие с мнением вышеупомянутых, называет тут же и города, которыми они ведали и откуда писали. Вот о чем уведомил Корнилий Фабия, епископа Антиохийского.

44
Дионисий Александрийский в Послании к этому самому Фабию, несколько склонявшемуся к расколу, рассуждая о многом и между прочим о покаянии, рассказывал о недавних подвигах александрийских мучеников и сообщил между прочим об удивительном происшествии, о котором необходимо сообщить в этом произведении:

(2) "Я предложу тебе один пример — то, что случилось у нас. Был у нас некий Серапион, один старик, верующий; долгое время жил он безупречно, но в испытании пал. Часто просил он о прощении, однако никто не обращал на него внимания, ибо он принес жертву. Заболев, он три дня подряд лежал без языка и без сознания. (5) На четвертый день ему стало лучше, он подозвал внука и сказал: "До каких пор, дитя, будете вы меня держать? Поторопитесь, прошу, скорее дайте мне разрешение. Позови ко мне священника". Сказав это, он опять лишился языка. (4) Мальчик побежал к священнику; дело было ночью;

священник болел и не мог прийти. Но так как я распорядился давать умирающим отпущение грехов, если они его просят, особенно если они еще раньше умоляли о нем,— да умрут исполненные благой надежды,— он дал мальчику кусочек Агнца, велел размочить его и вложить старику в рот. (5) Мальчик пошел обратно, неся Причастие, но еще не успел переступить порог, как Серапион опять заговорил: "Ты пришел, дитя? Священник не смог прийти, но ты быстро сделай, что тебе приказано, и отпусти меня". Мальчик размочил частицу и влил все в рот старику; тот проглотил и тут же скончался". (6) Не ясно ли, что он был сохраняем и удерживаем на земле, пока не будет прощен? И так как грех его был стерт многими хорошими делами, то его и можно было считать христианином". Вот что рассказывает Дионисий.

45
Посмотрим, как писал Дионисий Новату, взволновавшему тогда римское братство. Виновниками своего отступничества и раскола он считал некоторых братьев — они заставили его дойти до этого,— и Дионисий пишет ему так:

"Дионисий приветствует брата Новата. Если, как ты говоришь, тебя увели из Церкви против воли, то, добровольно вернувшись, ты докажешь это. Следовало всё перетерпеть, только бы не раскалывать Церковь Божию: отказ от раскола был бы не менее славен, чем отказ от идолослужения, а, по-моему, еще более. В том случае ты борешься только за свою душу, а здесь — за всю Церковь. И если сейчас ты силой или убеждением вернешь братьев к единодушию, это дело загладит твою ошибку целиком:еене зачтут, а дело твое прославят. Если же ты не сможешь сладить с непокорными, спасая их,— спаси свою душу. Будь здоров и пребывай в мире с Господом, о чем и молюсь".

46
Так писал он Новату. Написал он еще Послание к египтянам "О раскаянии"; в нем он излагает свои мысли о падших, определяя разные степени виновности. (2) Есть еще Послание к Конону, епископу Гермопольской Церкви, целиком о покаянии, а также увещательное, к своей александрийской пастве. Среди его писем находятся: письмо "О мученичестве" к Оригену и к братьям лаодикийским, предстоятелем которых был епископ Филимидр, а также о покаянии к братьям в Армении, где епископом был Мерузан. (3) Кроме того, писал он и в Рим Корнилию, когда получил от него письмо о Новате; в Послании он сообщает, что был приглашен Еленом, епископом Тарса Киликийского, и другими епископами, с ним бывшими: Фирмилианом Каппадокийским и Феоктистом Палестинским для встречи с ними в Антиохии, где некоторые старались укрепить раскол Новата. (4) Кроме того, он пишет, что, как ему сообщили, Фабий скончался, а преемником его в Антиохии поставлен Димитриан. Пишет и об Иерусалимском епископе слово в слово так: "Блаженный Александр блаженно почил, находясь в темнице".

(5) Есть и еще Послание Дионисия к римлянам "О должности диакона", отправленное через Ипполита. К ним же написал он и другое Послание о мире, кажется, такое же о покаянии и еще другое к тамошним исповедникам, еще державшимся мыслей Новата. К ним же, по возвращении их в Церковь, направил он два письма. Переписывался он со многими и оставил людям, и поныне ценящим его слова, много разнообразных и полезных сведении.



КНИГА СЕДЬМАЯ

1
Деций царствовал неполных два года. Сразу же, как только его вместе с сыновьями прирезали, ему наследовал Галл. Ориген скончался тогда же, не дожив до семидесяти лет одного года. Дионисий в своем письме к Ермаммону так говорит о Галле:

"Галл, не поняв Дециевой вины и заранее не подумав над тем, что его погубило, споткнулся о тот же самый камень, лежавший перед глазами. Царствование его было благополучно, все шло по его желанию, но он изгнал святых мужей, предстателей пред Богом о его мире и здравии. Вместе с ними изгнал он и молитвы о себе самом".

Вот что касается Галла.

2
В Риме преемником Корнилия, почти закончившего третий год своего епископства, стал Луций, несший свое служение неполных восемь месяцев; умирая, он передал его Стефану. Ему Дионисий написал свое первое письмо о крещении; в то время поднят был немаловажный вопрос: следует ли люден, возвращающихся из любой ереси в Церковь, очищать "банею водной"? По обычаю, издревле сильному, на таких людей только возлагали с молитвою руки.

3
Киприан, пастырь Карфагенской епархии, первый из людей того времени решил, что следует принимать не иначе, как очистив сначала от заблуждений "банею водной". Стефан же, считавший, что не следует вводить ничего нового, нарушающего обычаи, издревле укрепившийся, пришел в негодование.

4
Дионисий многократно писал ему по этому поводу и, наконец, сообщил, что гонение утихло и Церкви, повсюду отвратившиеся от Новатовых новшеств, обрели мир между собой. Пишет он так:

5
"Знай же теперь, 6paт, что все восточные и даже более дальние Церкви, раньше разделенные, теперь объединились; предстоятели их все и повсюду единодушно и несказанно радуются неожиданно наступившему миру: Димитриан — в Антиохии, Феоктист — в Кесарии, Мазабан — в Элии, Марин — в Тире (Александр скончался); Илиодор, ставший епископом в Лаодикии после кончины Филимидра. Елен — в Тарсе, все Церкви в Киликии, Фирмилиан и вся Каппадокия. Я назвал из спискоков только наиболеe известных, чтобы письмо не вышло слишком длинным и скучным. (2) Обе Сирии целиком и Аравия, которым вы во всех случаях приходили на помощь, Месопотамия, Понт, Вифиния — одним словом, все и повсюду славят Бога, радуясь единодушию и братской любви".

(3) Так пишет Дионисий.

Преемником Стефана, несшего свое служение два года, стал Ксист. Ему Дионисий наткал второе письмо о крещении, изложив в нем мнения и решения Стефана и остальных епископов. О Стефане он говорит вот что.

(4) "Он писал и раньше относительно Елена, Фирмилиана и всех епископов Киликии, Каппадокии и уж конечно Галатии и всех сопредельных областей, что он не будет с ними в общении по той же самой причине, ибо, по его словам, они перекрещивают еретиков. (5) Посмотри, как важно это дело. На очень больших епископских соборах, как мне известно, действительно принято было постановление: всех бывших еретиков сначала оглашать, а затем омывать и очищать от грязи старой нечистой закваски".

(6) Затем он говорит:

"Возлюбленным нашим сопресвитерам, Дионисию и Филимону, которые раньше были согласны со Стефаном и писали мне по этому поводу, я ответил сначала вкратце, а теперь обстоятельно".

Вот относительно данного вопроса.

6
В том же письме он пишет о еретиках, последователях Савеллия; они в его время приобретали влияние. Вот что он говорит:

"Об учении, ныне появившемся в Птолемаиде в Пентаполе, нечестивом, исполненном хулы на Бога Отца Вседержителя и Господа нашего Иисуса Христа, совершенного неверия в Единородного Сына Божия, рожденного прежде всей твари, Слова воплотившегося и непонимания Духа Святого, у меня есть сведения, идущие с двух сторон: официальные документы и беседы с братьями. Я написал о нем, как мог, с Божией помощью, учительное послание, копию с которого послал тебе".

7
В третьем письме о крещении, которое этот же Дионисий писал Филимону, пресвитеру в Риме, он сообщил следующее:

"Я познакомился с сочинениями еретиков и преданиями их; какое-то краткое время осквернял свою душу их мерзостнейшими мыслями, но пользу получил: почувствовал к ним еще большее отвращение и опроверг их собственным своим умом. (2) Один из братьев-пресвитеров удерживал меня: он боялся, что, валяясь в их мерзостной трясине, я оскверню свою душу. Был он, как я понимал, прав; но меня укрепило посланное от Бога видение; (3) слово, обращенное ко мне, отчетливо повелевало:

"Читай всё, что попадется тебе в руки: ты в состоянии всё обсудить и выправить — в этом и причина, почему ты сразу же обратился к вере". Я принял это видение, как согласное с апостольским словом, обращенным к людям более сильным: "Будьте менялами рассудительными".

(4) Рассуждая затем вообще о всех ересях, он добавляет:

"Это правило и этот образец я получил от блаженного папы нашего Иракла: он изгонял из Церкви бывших еретиков, от Церкви отделившихся, а еще более тех людей, которые от нее не отделялись, были, казалось, с ней вместе, но были уличены в посещении лжеучителей. Он не принимал их обратно, несмотря на их просьбы, пока они всенародно не излагали всего, что слышали от противников Церкви. Тогда он принимал их в общение и не требовал, чтобы они вторично крестились, ибо раньше они получили от него святое Таинство".

(5) Затем, после длительного рассуждения об этом предмете, он заключает: "Это вот я знаю: не сейчас и не только в Африке ввели этот обычай, но уже давно, при епископах, наших предшественниках, в самых многолюдных Церквах и на Соборах братьев в Иконии и Синнаде, и по другим местам было так поставлено. Я не осмеливаюсь извращать их постановления и ввергать их в споры и состязания: "Не нарушай меж ближнего твоего, установленных твоими отцами".

(6) Четвертое из его писем о крещении было написано в Рим Дионисию, удостоенному тогда священства и вскоре получившему епископский надзор над тамошними христианами. Это письмо свидетельствует, что Дионисий Александрийский говорил о нем как о человеке разумном и удивительном. Между прочим, он вспоминает о Новате и пишет ему о нем так:

8
"У нас есть основание ненавидеть Новатиана: он расколол Церковь и увлек некоторых братьев в нечестие и богохульство, ввел нечестивейшее учение, клеветнически объявив безжалостным милосерднейшего Господа нашего Иисуса Христа. А кроме того, он отверг святое Крещение; отбросил предшествующее ему, с верой произносимое исповедание и из признавших его полностью изгонял Духа Святого, если и была какая надежда на то, что Он пребывает в них или к ним вернется".

9
И пятое письмо было написано им Римскому епископу Ксисту; он много говорит в нем против еретиков и рассказывает о таком случае, при нем бывшем:

"Я, брат, действительно нуждаюсь в совете и спрашиваю твоего мнения. Такое тут произошло, что я боюсь, как бы мне не ошибиться. (2) В обществе братьев был человек, которого считали давним христианином; он был среди братьев до моего посвящения и, думаю, даже до поставления блаженного Иракла. Как-то он оказался рядом с готовыми креститься, выслушал вопросы им и ответы их, подошел ко мне, рыдая и оплакивая себя, упал мне в ноги и клятвенно объявил, что крещение, принятое им от еретиков, совсем иное, что с настоящим Крещением оно не имеет ничего общего, ибо исполнено нечестия и хулы. (3) Он говорил, что вся душа его проникнута скорбью, что он не смеет поднять глаза к Богу, ибо начал он с кощунственных слов и обрядов; поэтому он просил очистить его очищением самым чистым, принять его и приобщить к благодати. (4) Я не отважился на это, сказав ему, что многолетнего общения с Церковью для этого достаточно: он присутствовал при Евхаристии, вместе со всеми произносил "Аминь", подходил к престолу, протягивал руки для принятия Святого Хлеба, получал его, в течение долгого времени приобщался Тела и Крови Господа нашего. Я не дерзаю начинать сначала. Я велел ему ободриться, с твердой верой и доброй надеждой приступать к Святыне. (5) Он плакал, не переставая, весь дрожа, подходил к престолу и, несмотря на приглашение, с трудом присутствовал на службе".

(6) Кроме вышеназванных, есть, говорят, у него еще письмо о крещении, написанное от имени управляемой им епархии Ксисту и Римской Церкви. В нем он длительно обсуждает данный вопрос, приводя подробные доказательства. Есть, говорят, еще письмо о Лукиане к Дионисию в Рим.

Об этих письмах достаточно.

10
Галл и его окружение исчезли, не удержавшись у власти и двух полных лет. Власть принял Валериан вместе с сыном Галлиеном. (2) Что об этом рассказывает Дионисий, можно узнать из его письма к Ермаммону. Пишет он так:

"Сходное было открыто Иоанну: "И даны были ему уста, говорящие высокомерно и кощунственно, и дана была ему власть на сорок два месяца". (3) Удивительны два облика Валериана, особенно если подумать, как всё шло сначала, как он был кроток и расположен к людям Божиим. Так милостив и благожелателен к нам не был никто из императоров; даже те, о ком говорили, что они открыто стали христианами, не принимали нас с таким явным дружелюбием и любовью, как он в начале царствования. Весь дом его был полон благочестивых людей; это была Церковь Божия.

(4) Но его учитель, глава египетских магов, постепенно убедил его избавиться от них. Он посоветовал ему казнить чистых и благочестивых мужей и гнать, как врагов, тех, кто был помехой для его мерзких, отвратительных заклинаний (есть ведь и были люди, которые могли одним своим присутствием и взглядом, даже только вздохом и звуком своего голоса разрушать все козни демонов-губителей). Он предложил ему совершать нечистые посвящения, преступные колдовские обряды, богослужения, неугодные Богу, убедил губить несчастных детей, приносить в жертву младенцев несчастных родителей, рассматривать внутренности новорожденных, разрубать и разрывать создания Божий, будто бы ради собственного счастья".

(5) Затем он добавляет:

"Макриан в надежде на царскую власть поднес (демонам) щедрые дары. Раньше он именовался ведающим императорской казной, но не было у него ни ведения, ни мысли об общем. Он подпал пророческому проклятию: "Горе пророчествующим от сердца своего и не видящим общего блага". (6) Он не имел понятия о Промысле, заботящемся обо всех, не убоялся суда Того, Кто прежде всего, во всем и над всем. Потому и стал он врагом всеобщей Церкви, отчужденным от Божиего милосердия; он отогнал от себя как можно дальше собственное спасение, оправдывая таким образом свое имя".

(7) Дальше, между прочим, он говорит:

"Валериан, доведенный до такого этим человеком, стал в надменности своей издеваться над людьми; как говорит Исаия, "они выбрали для себя мерзостные пути, которых желала душа их, и Я выберу на них поругания и воздам им за грехи их". (8) Макриан сильно желал царской власти, хотя был вовсе ее не достоин; он не мог облечься в царское убранство, будучи калекой, и выдвигал двух своих сыновей, перенявших отцовские грехи на себя. Явно сбылось на них предсказание Божие: "Взыщу грехи отцов с детей до третьего и четвертого поколения у ненавидящих Меня". (9) Собственные злые и неосуществленные желания свои он переложил на головы своих сыновей и в них запечатлел свою порочность и ненависть к Богу". Вот что писал Дионисий о Валериане.

11
О том, что он вместе с другими претерпел за свою веру в Творца Вседержителя во время гонения, бушевавшего при этом императоре, рассказывает он, обращаясь к Герману, одному из епископов-современников, пытавшемуся его обесславить, в таких словах:

(2) "Я боюсь действительно впасть в совершенное безумие и глупость, будучи вынужден рассказывать о дивном о нас смотрении Божием. Но так как "хорошо хранить тайну цареву и славно раскрывать дела Божий", то уступлю насилию Германа.

(3) Я пришел к Эмилиану не один; меня сопровождали мой сопресвитер Максим и диаконы Фавст, Евсевий, Херимон; пришел с нами и один из римских братьев, тут находившихся (4) Эмилиан не обратился ко мне с предварительным "Не устраивай собраний", счел это лишним и устремился сразу к конечной, главной цели. Речь у него шла не о том, чтобы не устраивать собраний, а о том, чтобы нам самим не быть христианами. Он приказывал перестать быть ими и полагал, что если я передумаю, то и другие последуют за мной. (5) Я ответил коротко и по существу: "Следует повиноваться Богу больше, чем людям" и прямо перед ним засвидетельствовал: "Чту Единого Сущего Бога и никого другого, не изменю своих мыслей и не перестану быть христианином". После этого он приказал нам отправляться в какую-то деревню поблизости от пустыни, именуемую Кефро. (6) Выслушайте, однако, слова того и другого, как они были записаны:

"Когда были приведены Дионисий, Фавст, Максим, Маркелл и Херимон, Эмилиан, исполняющий должность правителя, сказал: "Я разговаривал с вами устно о человеколюбии властелинов наших по отношению к вам; (7) они дают вам возможность спастись: обратитесь к тому, что согласно с природой, и почтите богов, сохраняющих царство их; забудьте богов, противных природе. Что вы скажете на это? Я жду, что вы не ответите неблагодарностью на их человеколюбие: ведь они обращают вас к лучшему".

(8) Дионисий ответил: "Не всех богов чтут все: каждый чтит того, кого признаёт богом. Мы чтим Единого Бога, Творца всего, вручившего царство боголюбезнейшим августам Валериану и Галлиену, Ему поклоняемся и постоянно молимся, да пребывает их царство безмятежным".

(9) Эмилиан, исполняющий должность правителя, сказал им: "Кто же мешает вам чтить и Его, если это Бог, вместе с богами естественными? Вам приказано чтить богов, и именно тех, которых все знают". Дионисии ответил: "Мы никого другого не чтим".

(10) Эмилиан, исполняющий должность правителя, сказал им: "Я нижу, что вы неблагодарны и бесчувственны к милости наших августов. Поэтому вы не останетесь в этом городе, а будете высланы в Ливийские области, в место, именуемое Кефро: это место я выбрал по приказу наших августов. Никоим образом не будет разрешено ни вам, ни другим устраивать собрания и входить в так называемые "места упокоения". (11) Если кого-либо не окажется в том месте, какое я ему назначил, или его застигнут в каком-либо собрании, то он сам навлечет на себя беду в надлежащем надзоре недостатка не будет. Ступайте, куда вам нелепо". Я чувствовал себя больным, но он не давал перевести духа и не позволил задержаться ни надень. Какой же у меня мог быть досуг созывать собрания?"

Между прочим, говорит он следующее:

(12) "По милости Божией участвовал я и в собрании явном. С великим рвением объединил я находившихся в городе, словно лично был с ними: "oсутствуя телом, присутствовал духом". В Кефро вокруг нас собралась большая Церковь: были тут братья, последовавшие за нами из города, были пришедшие из Египта. (13) И там "Господь отверз нам дверь слова". Сначала нас гнали и бросали в нас камнями, но затем немало язычников оставили идолов и обратились к Богу. Тогда впервые посеяно было там слово: раньше они его не слыхали. (14) И словно только для этого к ним и привел нас Господь: когда мы исполнили это служение. Господь опять вывел нас. Эмилиан пожелал переправить нас, по-видимому, в места более суровые, в самые отдаленные в Ливии: он велел сойтись отовсюду в Мареотиду, каждому определил здесь деревню, а нас поместил при дороге, чтобы схватить нас первыми. Он явно все устроил и подготовил так, чтобы, когда ему захочется, он легко мог бы всех забрать.

(15) Когда я получил приказ отправиться в Кефро, я даже не знал, где может находиться это место, и вряд ли раньше слышал его название, но все-таки пошел спокойно и безбоязненно; когда же мне объявили приказ перебираться в пределы Коллуфия, те, кто были со мной, знают, в каком состоянии я находился (тут я сам буду себе обвинителем). (16) Поначалу я был расстроен и очень раздражен: и знакомыми, и привычными стали нам эти места; в той же области, говорили, нет ни братьев, ни порядочных людей, докучают путешественники, нападают разбойники. (17) Нашлось, однако, и чем утешиться; братья напомнили мне, что оттуда ближе к городу. В Кефро у нас были частые сношения с братьями из Египта, так что мы могли устраивать собрания более широкие, а оттуда близок город, и я буду еще радоваться, видя воистину любимых, близких и дорогих людей. Они будут приходить и останавливаться у меня, и у нас будут частичные собрания, как в пригородных местах. Так и сталось".

(18) Между прочим, он пишет, что случилось: "Герман хвалится многократными исповеданиями и много рассказывает о своих бедствиях. А может ли он перечислить, сколько раз нас вызывали в суд, забирали в казну наше имение, объявляли вне закона, продавали с аукциона имущество, лишали почетных званий? Может ли рассказать о нашем пренебрежении к мирской славе, презрении к похвалам и порицаниям от властителей и сенаторов, о стойком терпении, с каким мы переносим угрозы, враждебные крики, опасности, гонения, скитания, скорбь, всяческие утеснения, вроде тех, которые выпали на мою долю при Деции и Сабине и продолжаются доныне при Эмилианс? (19) Где находился тогда Герман? Что говорили о нем? Я по вине Германа попал в положение глупейшее, почему и отказываюсь в подробностях рассказывать о том, что было: братья об этом знают".

(20) Он же в письме к Дометию и Дидиму опять вспоминает о случившемся гонении:

"Наших — их много, и вам они неизвестны — незачем перечислять по именам. Знайте только, что мужчины и женщины, юноши и старцы, девушки и старицы, воины и чины гражданские — люди всех сословий и всех возрастов победили в борьбе с бичами, огнем и железом и получили венец. (21) Некоторым же и очень долгого времени мало, чтобы явиться угодными Господу. Так, по-видимому, доныне обстоит дело и со мной, почему и дал Он мне отсрочку до удобного часа, Ему ведомого: "Я выслушал тебя в час благоприятный и в день спасения помог тебе".

(22) Так как вы спрашиваете и желаете, чтобы мы рассказали, как мы живем, то вы, по крайней мере, слышали, как нас — меня, Гаия, Фавста, Петра и Павла — в оковах вели центурион, офицеры и бывшие с нами воины и слуги, как подошли какие-то люди из Мареотиды и против нашей воли (мы не хотели идти с ними), силон повлекли нас — похитили. (23) А сейчас мы одни; я, Гаий и Петр вдали от братьев заключены в пустынном и мрачном месте Ливии, отстоящем от Паретония на три дня пути".

(24) Ниже он говорит:

"В городе притаились пресвитеры, тайно посещающие братьев: Максим, Диоскор, Димитрий и Луций. Фавстин и Акила, более известные в мире, скитаются по Египту. Скончавшихся от болезни пережили диаконы Фавст, Евсевий, Херимон. Евсевию Господь с самого начала послал сил и приготовил его мужественно служить исповедникам, находящимся в темнице, и погребать — с опасностью для себя — тела совершенных и блаженных мучеников. (25) До сих пор ведь правитель не перестает, как я уже сказал, обрекать приводимых к нему на жестокую смерть: одних терзают пытками, другие угасают в оковах и темницах. Приказано никому их не навещать, и он внимательно следит, не появится ли кто. И все же Господь посылает передышку страдальцам через братьев, которые настойчивы и усердны".

(26) Так пишет Дионисий. Следует заметить, что Евсевий, которого он называет диаконом, стал в скором времени епископом в Лаодикии Сирийской; Максим, о котором он говорит, что он был тогда пресвитером, стал преемником Дионисия в служении александрийским братьям; Фавст, вместе с ним тогда прославленный своим исповеданием, уцелел до нынешнего гонения; глубокий старец, насытившийся днями, он в наше время кончил жизнь мученичеством: ему отрубили голову. Вот что в те времена случилось с Дионисием.

12
В это Валерианово гонение три человека в Кесарии Палестинской прославились исповеданием Христа и украсились божественным мученичеством — стали пищей зверям: одного из них звали Приск, другого — Малх, имя третьего было Александр. Они, говорят, жили в деревне и сначала сами обвиняли себя в нерадении и лени: сейчас как раз время, когда раздаются награды тем, кто пламенеет небесной любовью, а они пренебрегают ими и не стремятся восхищать венец мученический. Обсудив всё таким образом, они отправились в Кесарию, вместе пошли к судье и приняли вышеупомянутую кончину. Кроме них, в это же гонение и в том же городе какая-то женщина, рассказывают, вступила в ту же борьбу. Ходит молва, что она принадлежала к ереси Маркиона.

13
В скором времени Валериан был обращен в рабство варварами; сын его, став единственным правителем, пользовался властью благоразумнее: он тотчас же своими указаниями прекратил гонение и велел прсдстоятелям веры свободно исполнять привычные обязанности. Рескрипт его составлен так:

"Самодержец, кесарь Публий Лициний Галлиен, благочестивый, счастливый, август—Дионисию, Пинне, Димитрию и прочим епископам. Я приказал распространить на весь мир щедроты моих благодеяний: да удалятся все из ваших богослужебных мест, дабы смогли вы поступать согласно моему рескрипту, не будучи ни от кого докучаемы. Все это в меру возможного может быть вами совершаемо, и давно уже дано на это мое согласие. Поэтому Аврелий Кириний, верховный прокуратор, заставит соблюдать мое распоряжение".

Да будет оно помещено здесь для большей ясности в переводе с латинского языка. Передают и другое распоряжение этого императора, обращенное к прочим епископам и разрешающее получить обратно так называемые "места упокоения".

14
В это время Римской Церковью управлял еще Ксист; Антиохийской, после Фабия, — Димитриан, в Кесарии Каппадокийской правил Фирмилиан, в Церквах Понтийских — Григорий и его брат Афинодор, ученики Оригена. В Кесарии Палестинской по кончине Феоктиста получил епископство Домн; по его смерти, вскоре последовавшей, преемником его стал Феотекн, наш современник; он тоже был из Училища Оригена. В Иерусалиме по упокоении Мазабана епископскую кафедру получил Именей славный в течение многих лет, наш современник.

15
Во времена этих епископов, когда повсюду для Церквей наступил мир, в Кесарии Палестинской за свидетельство о Христе обезглавлен был Марин; он принадлежал к военной знати, был родовит и богат, а казнен вот по какой причине. (2) У римлян знаком отличия считается виноградная лозе, и получившие ее, говорят, становятся центурионами. Одно место центуриона было свободно, и в порядке продвижения по служебной лестнице Марина назначили на это место. Он уже собирался принять этот знак отличия, когда в суд пришел какой-то человек и заявил, что, по старым законам, Марин не может быть удостоен этого звания: он христианин и не приносит жертв императорам. Место центуриона принадлежит ему, обвинителю. (3) Судья (им был Ахей), взволнованный происшедшим, сначала спросил Марина, какой он веры; увидев, что тот тверд в своем исповедании, дал ему на размышление три часа. (4) Когда Марин вышел из суда, Феотекн, тамошний епископ, подошел к нему и увлек беседой; взяв за руку, ввел в церковь и поставил рядом с собой у алтаря; откинув полу его плаща, указал на висевший сбоку меч, одновременно подал ему Божественное Евангелие и предложил выбрать, что ему по душе. Марин, не задумываясь, протянул правую руку и взял Божественное Писание. "Держись, держись Бога,— воскликнул Феотекн,— получи то, что выбрал и, укрепляемый Им, иди с миром". (5) Когда Марин вышел из церкви, глашатай уже громко вызывал его на суд, ибо окончился назначенный срок. Представ перед судьей, он явил еще большее усердие к вере; его тут же повели, в чем он был, на смерть и казнили.

16
Держится там память и об Астирии: вспоминают его дерзновенность, угодную Богу. Римский сенатор, любимец императоров, известный всем знатностью и богатством, он однажды присутствовал при кончине мученика. Он взвалил тело на спину (а был в сверкающей дорогой одежде), облек его в дорогой покров и похоронил в соответствующей гробнице. Много рассказывают о нем люди, его помнящие и дожившие до нашего времени; рассказывают между прочим, и о таком чуде.

17
Около Кесарии Филипповой, которую финикияне называют Панеадой, показывают у подошвы горы Панейон источники, откуда берет начало Иордан; в эти воды в какой-то праздник бросают жертвенное животное, а демон силой своей делает его невидимым. Присутствующие провозглашают это удивительным чудом. Как-то Астирии оказался свидетелем всего происходящего; видя, как потрясена вся толпа, он сжалился над их заблуждением: возведя глаза к небу, он стал через Христа умолять Всевышнего изобличить демона-обольстителя и прекратить этот обман. Говорят, что, пока он молился, жертва всплыла наверх; чудо исчезло, и ничего диковинного в этом месте больше не происходило.

18
Так как я вспомнил об этом городе, то считаю неправильным пропустить рассказ, который стоит помнить и нашим потомкам. Говорили, что кровоточивая, о которой мы из Святого Евангелия знаем, что она нашла исцеление от своей болезни у Спасителя, была оттуда родом; в городе показывают ее дом; доселе есть дивный памятник благодеяния, оказанного ей Спасителем.

(2) На высоком камне у дверей ее дома высится бронзовая женская статуя. Коленопреклоненная женщина протягивает руки вперед, как умоляющая; напротив нее — отлитая из того же материала фигура стоящего мужчины, красиво окутанного плащом и протягивающего руку женщине. У ног его, на самом пьедестале, растет какая-то неизвестная трава, доходящая до подола бронзового плаща: это — целебное лекарство от всех болезней. (3) Эта статуя, говорили, изображает Иисуса; она уцелела до сих пор; я, будучи в этом городе, видел ее собственными глазами. (4) Нет ничего удивительного в том, что в старину язычники, облагодетельствованные Спасителем нашим, это делали. Я ведь рассказывал, что сохранились изображения Павла, Петра и Самого Христа, написанные красками на досках. Естественно, что древние привыкли, особенно не задумываясь, по языческому обычаю, чтить таким образом своих спасителей.

19
Кресло Иакова, первым принявшего от Спасителя и апостолов епископство в Иерусалимской Церкви и неизменно называемого в Священном Писании братом Господним, сохранилось до сих пор. Тамошние братья от поколения к поколению оберегают его, воочию показывая всем, какое почтение к святым мужам за их боголюбие хранят наши современники.

20
Дионисий, кроме указанных писем, составил тогда еще так называемые "пасхальные", до нас сохранившиеся; в возвышенных словах говорит он о празднике Пасхи. Одно из них послал он Флавию, другое — Дометию и Дидиму, в котором устанавливает правило на восемь лет и говорит, что Пасху следует праздновать не иначе, как после весеннего равноденствия. Кроме того, написал он еще письмо своим сопресвитерам в Александрии, а также письма разным лицам еще во время гонения.

21
Мирные времена еще не наступили, когда он вернулся в Александрию, которая опять была во власти воины и восстания; управлять всей своей городской паствой он не мог, потому что она разделилась на две партии. И вот, в самый праздник Пасхи он, находясь в самой Александрии, будто из-за границы, общается с александрийца ми письменно. (2) Затем он написал Иераксу, епископу египтян, другое пасхальное письмо, в котором так рассказывает о восстании александрийцев, при нем происходившем:

"Что удивительного в том, что мне трудно общаться письменно с людьми, далеко живущими, когда стало невозможно побеседовать с самим собой и посоветоваться с собственной душой? (3) Мне нужно исписывать бумагу для собственной утробы, для братьев, вместе живущих и со мной единодушных, для членов одной и той же Церкви. И пересылать эти письма, пожалуй, невозможно. Легче не только перебраться через границу, но легче пройти через всю землю от востока до запада, чем прийти из Александрии в Александрию. (4) Обширной и бездорожной была пустыня, по которой странствовали два поколения Израиля, но средняя улица города беспредельнее и непроходимее. Морс перед израильтянами расступилось и встало стенами, образовав проезд для колесниц, а египтян поглотило; подобием его стали тихие, невозмутимые гавани, часто напоминающие Красное море от убийств, там происходящих. (5) Река, пересекающая город, иногда кажется суше безводной, пересохшей пустыни, в которой странствующий Израиль так измучился жаждой, что Моисей воззвал к Богу, и Он, Единый творящий чудеса, послал им из крутой скалы потоки водные. (6) Иногда же эта река так полноводна, что заливает все окрестности, дороги и поля и грозит потопом, бывшим при Ное. Она течет всегда оскверненная кровью убитых и смертью утопленных — так Моисей превратил воду для фараона в зловонную кровь.

(7) Какая же найдется вода, чтобы очистить воду, которой очищается всё? Сможет ли огромный, неизмеримый для людей океан покрыть своим приливом это горькое море и затем осушить его? Могла ли великая река, вытекающая из Эдема и своими четырьмя рукавами впадающая в единый поток Гиона, смыть эту скверну? Станет ли чистым воздух, загрязненный дурными испарениями, поднимающимися отовсюду? Пар от земли, ветры с моря, воздух от рек, туман над гаванями — все дышит зловонием, словно роса — это сукровица от трупов, разлагающихся на составные части. (9) И еще удивляются и недоумевают, откуда непрекращающаяся зараза, откуда тяжкие болезни, откуда самые разнообразные уродства, откуда эта многообразная и высокая смертность! Почему в огромном городе раньше было больше так называемых "зеленых стариков", которых он кормил, чем сейчас всего населения, начиная от маленьких детей и до глубоких старцев? Людей от сорока до семидесяти лет было так много, что с их числом не может сравняться число людей от четырнадцати до восемнадцати лет, занесенных в особые списки и живущих на государственном довольствии. Юные с виду кажутся давно состарившимися. (10) Никто не трепещет, видя, как человеческий род на земле уменьшается и слабеет, как все ближе и ближе полное его исчезновение".

22
Войну сменила чума, а так как приближалась Пасха, то Дионисий опять письменно беседует с братьями и так говорит о страданиях от этого бедствия:

(2) "Другим людям нынешнее время не покажется подходящим для праздника, и не будет оно подходить ни для этого нашего праздника, ни для какого другого — и не только для людей в печали, но и для тех, кто, казалось бы, преисполнен ликования. Сейчас всюду похоронный плач, все горюют; город оглашают вопли по умершим и каждодневно умирающим. (3) Как написано было о первенцах египтян, так и теперь: "и поднялся вопль великий, ибо нет дома, где не было бы мертвеца" — хорошо, если не больше одного. А до этой беды случилось много страшного. (4) Сначала нас изгнали, но мы, одинокие, всеми преследуемые, всегда под угрозой смерти, и тогда справляли этот праздник. Место, где кто-то пострадал: деревня, пустыня, корабль, гостиница, тюрьма,— становилось для нас обителью праздника; самым сияющим был он для скончавшихся мучеников, участников пира небесного. (5) Затем пришли война и голод; мы переносили их вместе с язычниками, но еще и терпели их издевательства и не оставались безучастны к их поведению друг с другом и к их страданиям; мы радовались миру Христову, который Он дал нам одним. (6) После короткой передышки обрушилась на нас эта болезнь — для них самое страшное из всего страшного, из всех бед самая жестокая и, как говорит их собственный писатель, событие исключительное, какого никто не мог ожидать. Для нас оно таким не было; как и в других случаях, Господь нас испытывал и закалял. Болезнь не обходила и нас, но поражала больше язычников". (7) Дальше он говорит так:

"Весьма многие из наших братьев по преизбытку милосердия и по братолюбию, не жалея себя, поддерживали друг друга, безбоязненно навещали больных, безотказно служили им, ухаживая за ними ради Христа, радостно умирали вместе; исполняясь чужого страдания, заражались от ближних и охотно брали на себя их страдания. Многие, ухаживая за больными и укрепляя других, скончались сами, приняв смерть вместо них. Народная поговорка, бывшая, казалось, только выражением благожелательности, осуществлена ими на деле: они были действительно людьми, уходившими из жизни, будто они сор перед другими. (8) Так уходили из жизни лучшие из братьев: священники, диаконы, миряне; их осыпали похвалами, ибо такая смерть, возможная только по великому благочестию и крепкой вере, считалась равной мученичеству. (9) Они принимали тела святых на распростертые руки и прижимали их к груди, отерев глаза и закрыв рот, несли на своих плечах и не могли от них оторваться, обнимая; омыв, заворачивали в красивые покровы, а вскоре им уделяли те же заботы: оставшиеся в живых всегда следовали за теми, кто скончался до них.

(10) Язычники вели себя совсем по-другому: заболевавших выгоняли из дома, бросали самых близких, выкидывали на улицу полумертвых, оставляли трупы без погребения — боялись смерти, отклонить которую при всех ухищрениях было не легко". (11) После этого письма, когда в городе все успокоилось, он еще написал пасхальное письмо братьям в Египте и писал еще и после. Говорят, что у него есть письма "О субботе" и "Об упражнении".

(12) Письменно общаясь с Ермаммоном и египетскими братьями, он много рассказывает о злобности Деция и его преемников, вспоминает и о мире при Галлиене.

23
Лучше всего послушать следующие слова его:

"Этот человек, предав одного из своих императоров и пойдя войной на другого, скоро был в корне истреблен вместе со всем своим родом. Галлиен всеми был принят и провозглашен императором, будучи одновременно и старым, и новым императором; он был прежде их и остался после них, (2) по реченному пророком Исаией: "Вот пришло то, что было в начале и теперь кажется новым". Как облако, набежав на солнечные лучи, закрывает на короткое время солнце и занимает его место, затем уходит и рассеивается, и вновь появляется солнце, еще раньше взошедшее, так и Макриана, выдвинувшегося вперед и протянувшего руку к императорской власти Галлиена, больше нет, ибо он был ничто; Галлиен же есть то, чем он и был. (3) Царство, словно отряхнув старость и очистившись от прежнего зла, цветет в полной силе, издали видное и слышное, проникающее всюду".

(4) Дальше он определяет время, когда он это написал: "Мне опять пришло в голову пересмотреть дни царствований. Я вижу, что самые нечестивые императоры, как бы ни были они прославлены, скоро становились бесславны; этот же благочестивый, любящий Бога, император пережил свое семилетие; сейчас кончается девятый год, в который будем мы справлять праздник".

24
Кроме всего этого, Дионисий составил две книги "Об обетованиях", направленные против Непота, египетского епископа, который учил, что обетования святым в Священном Писании следует толковать скорее на иудейский лад, и утверждал, что на земле наступит для людей некое тысячелетие телесных наслаждений. (2) Думая обосновать собственные мысли Откровением Иоанна, он напитал книгу "Обличение любителей аллегорий". (3) Против нее и восстает Дионисий в своих книгах "Об обетованиях". В 1-й книге он излагает свое мнение об этом учении, а во 2-й рассуждает об Откровении Иоанна. Упомянув вначале о Непоте, он так пишет о нем:

(4) "Они [ученики Непота] ссылаются на произведения Непота и очень настаивают на его, как будто неопровержимых, доказательствах того, что на земле будет Царство Христово, я же во многом другом принимаю Непота и люблю за его веру, трудолюбие, усердные занятия Писанием и составление многих духовных песней, и поныне доставляющих радость братьям. Я отношусь к этому человеку с большим уважением, тем более, что он уже скончался. Дороже, однако, и почтеннее всего истина. Следует хвалить Непота и полностью соглашаться с ним, когда он прав, но следует и разбирать, и исправлять в его писаниях нездоровые мысли. (5) Излагай он устно свое учение собеседнику — этого словесного общения было бы достаточно: вопросы и ответы убедили бы противника и заставили бы его согласиться. Написанное же произведение, по мнению некоторых, действует сильнее и убедительнее, и так как есть учителя, которые ни во что не ставят Закон и пророков, не думают следовать Евангелию, обесценивают апостольские Послания, а учение, изложенное в книге Непота, провозглашают великим и сокровенным таинством и нашим братьям, которые попроще, запрещают возноситься мыслью к великому — нечего думать ни о славном и воистину Божественном явлении Господа нашего, ни о нашем воскресении из мертвых, ни о соединении и нашем уподоблении Ему — и убеждают их рассчитывать в Царствии Божием на мелкое, тленное, то следует нам поговорить с братом Непотом, как будто он тут, перед нами".

(6) Между прочим, он добавляет:

"Был я в Арсинойском округе. Там, как ты знаешь, учение это уже давно набрало силы: целые Церкви откололись и отпали. Я созвал священников, местных учителей деревенских братьев и в присутствии братьев, пожелавших прийти, предложил всенародно разобрать это произведение. (7) Мне доставили книгу в расчете, что это— оружие и стена необоримая; я сидел с ними три дня подряд с восхода до заката и постарался вынести суждение об этом писании. (8) Я не мог нарадоваться, видя в братьях чувство меры, любовь к истине, понятливость и разумность. Я по порядку спокойно задавал вопросы, недоумевал или соглашался, ничего не подчеркивая, всячески воздерживаясь от сварливой критики однажды принятого, хотя бы оно и казалось неверным; я не уклонялся от возражений, но старался, насколько возможно, овладеть предложенным материалом и стать тут хозяином; я не стыдился, по требованию разума, изменять свои мысли и соглашаться, но добросовестно, не притворяясь, в простоте сердца, устремленного к Богу, принимал указания и доводы Священного Писания. (9) В конце концов глава и толкователь этого учения, по имени Коракион, перед всеми братьями во всеуслышание согласился со мною и засвидетельствовал мне, что впредь он не будет держаться этого учения, рассуждать и вспоминать о нем или учить ему, ибо он целиком побежден доводами противной стороны. Что касается остальных братьев, то они радовались этому собеседованию и общему миру и согласию".

25
Дальше, непосредственно за этим, Дионисий говорит об Откровении Иоанна следующее:

"Были и до нас люди, совершенно отвергавшие эту книгу; пересматривая главу за главой, указывая на ее непонятность и бессвязность, они объявили ее подложной. (2) Они говорят, что она не принадлежит Иоанну, что под густым слоем невежества тут нет никакого откровения, что автор этой книги не был не только апостолом, но вообще не принадлежал к святым и к членам Церкви и что в ней облагородить свои вымыслы именем, заслуживающим доверия, пожелал Коринф, основатель ереси, по его имени названной. (3) Вот учение, им проповедуемое: Царство Христа будет земным, и там будет всё, к чему стремился и о чем мечтал он сам, человек очень чувственный, очень плотский: чрево и животные побуждения будут полностью удовлетворены едой, питьем, брачными союзами, а также тем, чем он рассчитывал это облагообразить,— празднествами и жертвоприношениями. (4) Я не осмелился бы отвергнуть эту книгу: многие братья ею увлекаются; я считаю, что она превосходит мое разумение, и предполагаю, что каждый ее предмет заключает в себе таинственный и дивный смысл. Я его не понимаю, но думаю, что в этих словах заложен смысл более глубокий. (5) Я не меряю его по собственному разумению и не сужу о нем, но, полагаясь больше на веру, думаю, что тут есть мысли, по своей высоте мне не доступные; я не отвергаю того, что не могу охватить своим умом, а удивляюсь тем больше, что этого не видел". (6) Затем Дионисий, исследовав всё Откровение и указан, что невозможно понимать его в прямом смысле, говорит:

"Окончив свое, так сказать, пророчество, пророк объявляет блаженными тех, кто хранит это пророчество и помнит его самого: "Блажен, кто соблюдает пророческие слова этой книги; я, Иоанн, видел и слышал это". (7) Что он зовется Иоанном и что книга эта написана Иоанном, я не спорю, как не спорю, что это человек святой и вдохновленный Богом, но мне трудно согласиться, что это апостол, сын Зеведссв и брат Иакова, написавший Евангелие от Иоанна и Соборное Послание. (8) Меня приводят к этому заключению и весь характер изложения у обоих писателей, и выбор слов, и построение данной книги. Евангелист нигде — ни в Евангелии, ни в Послании — не пишет своего имени и ничем о себе не заявляет".

(9) Несколько ниже он говорит:

"Иоанн нигде не говорит о себе ни в первом лице, ни в третьем. Автор же Апокалипсиса сразу, в самом начале, выдвигает себя вперед: "Откровение Иисуса Христа, которое Он дал, чтобы показать рабам Своим вскоре. И Он показал, послав через ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Его и что он видел". (10) Дальше он пишет письмо: "Иоанн семи Церквам в Асии: благодать и мир с вами". Евангелист же не поставил своего имени во главе Соборного Послания, но начал, избегая всего лишнего, прямо с Божественного откровения тайны: "О том, что было от начала, что мы слышали и видели очами своими". За такое откровение и Господь объявил блаженным Петра: "Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой Небесный". (11) Ни во Втором, ни в Третьем посланиях, которые считают Иоанновыми, хотя они и кратки, Иоанн не называет себя по имени, а пишет как о безымянном: "старец". Этот же счел недостаточным, однажды назвавшись, приняться за рассказ, а начал вновь: "Я, Иоанн, брат ваш, соучастник в скорби, и в царствии и в терпении Иисуса, был на острове Патмос за слово Божис и за свидетельство Иисуса" и под конец добавляет: "Блажен соблюдающий слова пророчества этой книги и я, Иоанн, видевший и слышавший это".

(12) Следует верить словам Иоанна, что написал это именно он. Но кто он, это не ясно. Он не сказал, что он тот самый, который, как это неоднократно упоминается в Евангелии, был любимым учеником Господа и возлежал у Него на груди, что он брат Иакова, что он сам видел и слышал Господа. (13) Если бы он хотел точно у казать, кто он, он сослался бы на что-нибудь из вышесказанного. Ничего подобного нет: он называет себя нашим братом и соучастником, свидетелем Иисусовым и блаженным, ибо видел и слышал откровение.

(14) Я думаю, что у апостола Иоанна много тезок. Любовь к нему, восхищение им, желание быть таким же возлюбленным от Господа — все это делало его имя дорогим: так в семьях верующих часто называют мальчиков именем Петра или Павла. (15) В Деяниях есть и другой Иоанн, прозванный Марком, которого Павел и Варнава взяли с собой и о котором сказано: "Был у них прислужником и Иоанн". Он ли написал это Откровение?— Вряд ли. И того ведь не написано, что он отправился вместе с ними и Асию, а только сказано: "Отплыв из Пафоса, Павел и его спутники прибыли в Пергию Памфилийскую; Иоанн же отделился от них и вернулся в Иерусалим". (16) Я думаю, что автором был кто-то другой, тем более, что в Эфесе, говорят, есть дне гробницы и каждая называется Иоанновой. (17) Судя по мыслям, подбору слов и построению предложений, догадываешься, что автор Откровения и евангелист Иоанн—разные лица. (18) Евангелие и Послание согласуются между собой и даже начинаются одинаково; в одном: "В начале было Слово", в другом: "Он, Который был в начале"; в одном: "И Слово стало плотью и обитало с нами, и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца", в другом — то же самое с незначительными изменениями: "Что мы слышали, что видели глазами своими, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни,— ибо жизнь явилась". (19) Так начинает он, решив опровергнуть, как тут же выясняется, тех, кто утверждает, будто Господь пришел не во плоти. Поэтому он осмотрительно и добавляет: "О том, что мы видели, свидетельствуем и возвещаем вам об этой вечной жизни, которая была у Отца и явилась нам. О том, что мы видели и слышали, и возвещаем вам". (20) Он последователен и не уклоняется от поставленной цели, развивает свою мысль, настаивая на тех же основных мыслях, пользуясь теми же словами; некоторые из них мы вкратце упомянем. (21) Внимательный читатель найдет, что в обоих произведениях многократно упоминаются: жизнь, свет, отгоняющий мрак,— и постоянно: истина, благодать, радость, Тело и Кровь Господа, суд, отпущение грехов; любовь Божия к нам; заповедь о взаимной любви; о том, что надлежит соблюдать все заповеди; изобличение мира, диавола, антихриста; обещание Духа Святого, богосыновство; неизменное требование веры, везде — Отец и Сын. Отмечая всюду отличительные черты, видишь, что Евангелие и Послание имеют один и тот же образ речи.

(22) Апокалипсис и эти книги несовместимы: между ними никакой связи, никакой близости, нет, как говорится, общей буквы. (23) Послание ничего не знает об Апокалипсисе (оставим в стороне Евангелие). Апокалипсис не упоминает Послания и не имеет мысли о нем, хотя Павел в Посланиях и приоткрыл кое-что из откровений, ему бывших, о которых особо он не писал.

(24) Можно отметить также разницу между стилем Евангелия и Послания и стилем Апокалипсиса. (25) Во-первых — безупречный греческий язык, они красноречивы, убедительны в рассуждениях, хорошо построены; в них не найдешь ни иностранного слова, ни ошибок в языке, ни новых придуманных слов; видно, что Господь одарил их автора двойным даром: даром знания и даром слова.

(26) Что автору Откровения даны были и ведение, и знания, и дар пророчества, я не спорю, но вижу, что пишет он по-гречески неправильно, пользуется иностранными словами и делает ошибки в языке. Составлять их список необходимости нет.

(27) Я говорю все это не в насмешку (да никто так не подумает), но для того, чтобы ясно показать разницу этих произведений".

26
Дионисию приписывают еще много других писем, например, к Аммону, епископу Церкви в Веренике, против Савеллия, к Телесфору, к Евфранору и опять к Аммону и Евпору. По тому же самому вопросу составил он еще четыре произведения, обращенных к своему тезке — Дионисию Римскому. (2) Кроме этого, есть у нас много и других его писем, а также длинные рассуждения в форме писем: "О природе", посвященное Тимофею, называемому сыном, и "Об искушениях" — Евфранору (3) Писал он еще Василиду, епископу в Пентаполе, и сообщал, что написал толкование на начало Екклесиаста; оставил нам еще разные письма. Вот сколько написал Дионисий. После рассказа об этих людях и событиях поведаем наш им потомкам, каким было наше поколение.

27
Преемником Ксиста, одиннадцать лет управлявшего Римской Церковью, стал Дионисий — тезка епископа Александрийского. В это же время преставился Димитриан, епископ Антиохийский, и епископство получил Павел Самосатский. (2) Мысли его о Христе ползали по земле и не могли над ней подняться; вопреки учению Церкви, он считал Его обыкновенным человеком. Дионисий Александрийский, приглашенный на собор, отказался приехать, ссылаясь на свою старческую немощность, но представил в письме свое мнение по данному вопросу. Остальные церковные пастыри собрались отовсюду на борьбу с цепом, поражающим Христово стадо. Все поспешили в Антиохию.

28
Среди них наиболее известными были: Фирмилиан, епископ Кесарии Каппадокийской, братья Григорий и Афинодор, пастыри Церквей на Понте, затем Елен из Тарса, Никомас из Иконии; Именей, епископ Иерусалимский; епископ соседней Кесарии Феотекн; кроме них, Максим, прекрасно руководивший братьями в Бостре, и множество других, пересчитать которых — они собрались вместе с своими священниками и диаконами в упомянутом городе — не составило бы труда. Самыми знаменитыми были названные.

(2) Все они в разное время, но часто собирались по одному и тому же делу; каждое собрание волновали те же вопросы и мысли. Сторонники Самосатца старались скрыть и утаить его неправоверие; противники старательно изобличали и воочию показывали его ересь и хулу на Христа.

(3) В это время, на двенадцатом году царствования Галлиена, скончался Дионисии; Александрийской Церковью он управлял семнадцать лет; преемником его стал Максим.

(4) Галлиен был у власти полных пятнадцать лет; преемником его стал Клавдий. Через два года он оставил власть Аврелиану.

29
В это время на последний собор собралось самое большое число епископов; глава антиохийской ереси был совершенно обнаружен, изобличен в неправоверии и отлучен от вселенской поднебесной Церкви.

(2) Лучше всех доказывал свою правоту и уличал изворачивавшегося Павла Малхион, человек вообще красноречивый, глава антиохийских эллинских школ, где преподавали риторику. За чистоту своей безграничной веры в Христа он был удостоен священства в тамошней епархии. Он вступил с Павлом в спор, который записывали скорописцы, и, как мы знаем, запись эта дошла до нас. Малхион один смог уловить этого человека, лживого притворщика.

30
Пастыри, собравшиеся вместе, написав с общего согласия Послание Римскому епископу Дионисию и Максиму, епископу Александрийскому, разослали его копии по всем епархиям: перед всеми обнаружили и свою ревность и превратную веру Павла, опять подняли вопросы, ему предложенные, обличили его, рассказали о всей его жизни и его характере. Уместно привести тут ради лучшего запоминания их собственные слова:

(2) "Дионисию, Максиму, всем сослужителям нашим на этой земле, епископам, священникам, диаконам и всей вселенской, на земле существующсн Церкви — мы, Елен, Именей, Феофил, Феотекн, Максим, Прокл, Никомас, Элнан, Павел, Волан, Протеген, Иеракс, Евтихий, Феодор, Малхион, Лукий и все остальные епископы, священники и диаконы, проживающие в соседних городах и у соседних племен, и Церкви Божии посылаем вам, возлюбленным братьям, привет о Господе".

(3) Несколько ниже они добавляют:

"Мы одновременно писали многим и даже далеко живущим епископам, например, блаженным Дионисию Александрийскому и Фирмилиану Каппадокийскому, уговаривая их лечить от этого смертного учения. Из них один написал в Антиохию, не удостоив главу заблуждения даже приветствия и обращаясь не к нему лично, а ко всей христианской общине. Копию этого Послания мы приложили. (4) Фирмилиан же, приезжавший дважды, осудил новшества Павла, о чем знаем и о чем свидетельствуем мы, тут присутствовавшие; знают об этом и многие другие. Когда Павел заявил, что он изменил свой образ мыслей, Фирмилиан, поверив ему и надеясь всё уладить как следует, без всякого ущерба для веры, отложил приговор; обманул его тот, кто отрекся от своего Бога и Владыки и не сохранил своей прежней веры. (5) Фирмилиан, получив доказательство этого злобного богоотступничества, собрался в Антиохию и доехал до Тарса, но когда мы собрались, приглашали и ожидали его, он, не доехав до нас, скончался".

(6) Дальше, между прочим, они так описывают образ жизни Павла: "Так как он отошел от правил веры и принял учение ложное и незаконное, то нечего и судить о делах человека, который вне Церкви, (7) например, отом, что был он бедняком, нищим, не получил от родителей никаких средств к жизни, не был обучен никакому ремеслу и вообще ничему полезному, а теперь сделался безмерно богат посредством беззаконии и святотатства, выпрашивания у братьев и запугивания их. Он обманывает потерпевших несправедливость, обещает помочь за деньги и, обойдя их, легко наживается на готовности людей, запутавшихся в делах, дать что-нибудь, лишь бы избавиться от тех, кто не даст покоя. Веру он считает средством для наживы. (8) Он высокомерен и горделив, получает мирские звания и предпочитает называться не епископом, а дуценарием, красуется на площадях, на ходу читает письма и тут же отвечает на них на виду у всех; его окружает множество телохранителей — одни впереди, другие сзади, так что эта пышность и презрение к окружающим делают веру ненавистной. (9) Церковные собрания он превратил в диковинные представления; гоняясь за славой, поражал воображение и потрясал чистые души подобными выдумками. Престол и кафедру он приготовил себе высокие, не подобающие ученику Христову. У него, как у мирских начальников, есть отдельная комната, которая так и называется "отдельной". Он хлопает рукой по бедру, топает ногами на кафедре; тех, кто не восхваляет его, не машет, как в театрах, платками, не восклицает, не вскакивает и не слушает беспорядочно, как окружающие его приспешники — мужчины и женщины, а слушает, как и положено в храме Божием, благолепно и благообразно, он наказывает и оскорбляет. Об отшедших от этой жизни толкователях слова Божия он говорил в собраниях грубо и непристойно и в то же время превозносил себя — вел себя не как епископ, а как софист и шарлатан. (10) Он запретил употреблять песнопения в честь Господа нашего Иисуса Христа под тем предлогом, что это — нововведение и писаны современными людьми; подготовил женский хор, который в великий праздник Пасхи посередине церкви пел гимны в его честь; людей пробирала дрожь от этого пения. Епископам и священникам соседних деревень и городов, если они льстят ему в своих проповедях, он позволяет обращаться к народу.

(11) Он не желает исповедовать с нами, что Сын Божий сошел с неба (предварим этим сообщением дальнейшее; это не останется голословным утверждением, а будет всячески доказано документами, которые вам посылаем, особенно же тем, где он говорит о земном происхождении Иисуса Христа); воспевающие в его честь гимны и восхваляющие его в народе говорят, что этот нечестивый учитель есть ангел, сошедший с неба, и он, присутствуя при таких разговорах, по гордыне своей, не запрещает их.

(12) Что касается женщин, его "духовных дщерей", как их называют в Антиохии, "дщерей" священников и диаконов, его окружающих, он вместе с ними скрывает и этот и другие смертные грехи, хотя прекрасно знает о них. Ему нужно иметь в полной зависимости людей, которые, боясь за себя, не осмелились бы вступиться за тех, кого он обижал словом и делом; он даже обогащал их, и люди, которые гонятся за такими благами, любили его и восхищались им. Зачем мы пишем об этом? (13) Мы знаем, возлюбленные, что епископ и все духовенство должны подавать народу пример в делах добрых, и прекрасно знаем также, сколько духовных лиц пало потому, что вводили к себе в дом женщин. Другие остались под подозрением; пусть ничего грязного и нет, но следует остерегаться и не подавать повода к сом нению, которое тут может зародиться: да не введем никого в соблазн и да отвратим от подражания этому. (14) Может ли бранить или убеждать кого-то не жить больше с женщиной, остерегаясь падения, человек, который, хотя и отпустил одну женщину, но держит у себя дома двух цветущих красавиц, берет их с собой, куда бы ни отправлялся, и роскошествует до пресыщения. (15) Поэтому все стенают и оплакивают себя, но до такой степени боятся его власти и тирании, что обвинять ею не осмеливаются.

(16) Исправить, как мы и говорили, можно было бы человека православно мыслящего, к нам сопричисленного, но от осмеявшего Таинство, от похваляющегося гнусной ересью Артемона (почему не назвать отца его) нечего, думаем, и требовать отчета в его действиях".

(17) Послание они заключают таким образом:

"Мы вынуждены были отлучить этого богоборца, хотя он и противился, и поставить вместо него другого епископа — верим, что по Божиему Промыслу,— Домна, сына блаженного Димитриана, славно до него управлявшего той же епархией. Домна украшают все качества, приличествующие епископу; пишите ему и обменивайтесь с ним посланиями. А тот пусть пишет Артемону, и пусть с ним общаются единомышленники Артемона".

(18) Павел лишился епископства и отпал от правой веры: Домн, как сказано, принял управление Антиохийской Церковью. (19) Павел вовсе не желал уходить из церковного дома: имперагор Аврелиан, к которому обратились за помощью. принял самое правильное решение: распорядился предоставить дом тем, с кем по вопросам веры переписывались италийские и римские епископы. Таким образом, упомянутый муж был с великим стыдом изгнан мирской властью из Церкви.

(20) Так относился к нам тогда Аврелиан, но в дальнейшее свое царствование он изменился в мыслях: замышлял, по чьим-то советам. гонение на нас: об этом у всех было мною разговоров. (21) Он собирался уже начать его и только еще не подписал указов против нас, как его поразил суд Божий: он был словно схвачен за руку и остановлен в своем намерении. И всем отчетливо и ясно дано было увидеть, что нападать на Церковь Христову никогда не будет для земных владык делом легким, кроме тех случаев, когда рука Божия, нас охраняющая, и суд небесный разрешат это нападение в тот час, когда Господь сочтет это нужным, чтобы нас исправить и научить.

(22) После шестилетнего царствования Аврелиана на престол вступил Проб, правивший приблизительно столько же лет; его сменил Кар с сыновьями Карином и Нумерианом; они оставались у власти неполных три года; она перешла к Диоклетиану и его соправителям. При них совершилось современное нам гонение, когда разрушаемы были и церкви. (23) Незадолго до этого Римского епископа Дионисия, после девятилетнего управления Церковью, сменил Феликс.

31
В это время безумец Манес, давший свое имя демонской ереси, собирался торжествовать победу над разумом. Демон, сам сатана, восставший на Бога, выдвинул этого человека на погибель многих. Варвар по языку и нраву, он имел в природе своей нечто демоническое и безумное. Действия его соответствовали этим качествам; он пытался представить себя Христом; ослепленный гордостью, объявлял себя то утешителем и Самим Духом Святым, то Христом; нашел двенадцать учеников, последователей его нового учения. (2) Лживое и богохульное учение свое он составил из множества богохульных, давно исчезнувших ересей, привез его из Персии и разлил этот смертельный яд по нашей земле. От него нечестивое имя манихеев и доныне удержалось за многими. Такова сущность этого лжеименного знания, появившегося в то время, о котором мы говорим.

32
Преемником Феликса, пять лет управлявшего Римской Церковью, стал Евтихиан. Он не прожил и десяти полных месяцев и оставил свое место Гаю, нашему современнику. Он управлял Церковью около пятнадцати лет: преемником его стал Марцеллин — тот самый, которого настигло гонение.

(2) В это время епископство в Антиохии после Домна получил Тимей; преемником его стал наш современник Кирилл. В ото же время жил и Дорофей (мы его знали), удостоенный в Антиохии священнического сана, муж красноречивый и полюбивший красоту богословия; он занялся изучением еврейского языка, чтобы читать Священное Писание по-еврейски со знанием дела. (3) Не был он чужд и эллинского образования и его "свободных искусств"; скопец по природе от самого рождения своего, он, по причине этой удивительной особенности, заслужил доверие императора и был назначен смотрителем пурпурных красилен в Тирс. (4) Я слышал, как умело объяснял он в Церкви Писание. После Кирилла управление Антиохийской епархией получил Тиранн, при нем разрушение церквей особенно усилилось.

(5) Лаодикийской епархией управлял после Сократа Евсевий, уроженец Александрии. Причиной его переселения было дело Павла, по которому Евсевий и отправился в Сирию; тамошние ревнители благочестия удержали его от возвращения домой. Для моих современников он был дорог как образец благочестивого человека; это легко увидеть в приведенных выше словах Дионисия.

(6) Преемником его был Анатолий — "хороший к хорошему", по пословице. Он был тоже александриец родом, за свое красноречие и знание греческой философии слыл первым среди наиболее известных современников наших, ибо в совершенстве изучил арифметику, геометрию, астрономию, а также другие науки: диалектику, физику, риторику. Поэтому, говорят, александрийцы сочли, что он может открыть в Александрии школу Аристотелевых последователей.

(7) Вспоминают о множестве его подвигов в Александрии во время осады Брухия, когда из магистратов он был всеми почтен председательством. Примера ради я вспомню только об одном его деле. (8) У осажденных не хватило пшеницы; голод был страшнее врага, находившегося за стенами, и человек, о котором идет речь, все устроил таким образом: одна часть горожан сражалась вместе с римским войском и, следовательно, осаждена не была. Евсевий (он находился еще там до своего переселения в Сирию) был среди этих последних и во всем лагере, вплоть до римского военачальника, был известен и пользовался доброй славой; Анатолий послал к нему известие об осажденных и страдающих от голода. (9) Евсевий, узнав об этом, выпрашивает у римского военачальника, как величайшую милость, обещание оставить в живых перебежчиков и сообщает об этом Анатолию. Анатолии, получив эти сведения, созывает Александрийский совет и прежде всего предлагает протянуть римлянам дружескую руку; видя, что от его слов они пришли в неистовство, он говорит: "Думаю, вы не будете противоречить мне, если я посоветую вам разрешить выйти из города всем лишним и совершенно для вас бесполезным людям: старухам, детям, старикам — пусть идут куда хотят. Зачем понапрасну держать при себе этих почти уже мертвецов? Зачем изводим мы голодом больных и увечных, когда кормить нужно только мужчин и юношей и беречь пшеницу для тех, кто необходим для охраны города?"

(10) Такими рассуждениями он убедил Совет и, встав, первый внес предложение: выпустить из города всех — мужчин ли, женщин ли, кто не нужен войску, ибо если они останутся и будут жить в городе, не принося ему никакой пользы, то надежды на спасение им нет: они погибнут от голода. (11) Все остальные члены Совета подали голос за это же предложение, и Анатолий спас почти всех осажденных: позаботился прежде всего о принадлежащих к Церкви, а затем и о людях всякого возраста, бывших в городе, а не только о тех, кто был назван декретом. Под видом их множество людей, переодетых благодаря его заботливости в женскую одежду, вышло из города и устремилось к римскому войску, где всех принимал Евсевий и, как отец и врач, лечением и заботой восстанавливал силы измученных длительной осадой.

(12) Таких-то двух пастырей, непосредственно следовавших один за другим, удостоилась Церковь в Лаодикии. После только что упомянутой войны они, по Божьему Промыслу, переселились туда из Александрии.

(13) Анатолий написал очень много; до нас дошло достаточно, чтобы судить о его красноречии и обширных знаниях. Особенно важны его мнения о праздновании Пасхи; необходимо, пожалуй, тут же их напомнить:

Из Анатолиевых правил о Пасхе.

(14) "В первом году новолуние первого месяца, являющееся началом девятнадцатилстнсго периода, приходится для египтян на 26-е число месяца фаменота, для македонян — на 22-е число месяца дистра, или, как сказали бы римляне, на 11-е число до апрельских календ. (15) 26-го числа упомянутого месяца фаменота солнце не только вступает в первое созвездие, но идет по нему уже четвертый день. Это созвездие (Овен) обычно называют первым из двенадцати, равноденственным, началом года, исходной точкой движения планет; предшествующее же ему — последним месяцем, двенадцатым созвездием, последней, двенадцатой частью, концом года. Поэтому мы утверждаем, что весьма ошибаются те, кто относят к нему первый месяц и назначают 14-е число его для праздника Пасхи.

(16) Этот расчет принадлежит не нам: иудеи знали его давно, еще до Христа, и весьма с ним считались. Это видно из слов Филона, Иосифа, Мусея, и не только их, но и более старых писателей: двух Агатовулов, прозванных учителями, славного Аристовула, который был в числе переводивших для Птоломея Филадсльфа и его отца священные книги евреев и посвятил этим царям свои книги толкований Моисеева Закона. (17) Эти писатели, разрешая вопросы, касающиеся Исхода, говорят, что равным образом все должны приносить пасхальные жертвы после весеннего равноденствия, в середине первого месяца, т.е. когда солнце проходит первую часть эклиптики, или, как некоторые называют, зодиака. Аристовул добавляет, что для праздника пасхальных жертв необходимо, чтобы не только солнце, но и луна проходила через равноденственный знак.

(18) А так как есть два равноденственных знака, противоположных один другому,— весенний и осенний, а пасхальные жертвы приносятся вечером 14-го числа, то луна окажется диаметрально противоположной солнцу, как это можно видеть в дни полнолуния; солнце будет в знаке весеннего равноденствия, а луна, естественно, в знаке осеннего равноденствия.

(19) Я знаю, что ими сказано еще много другого; кое-что только вероятно, другое подтверждено вескими доказательствами, с помощью которых они стараются убедить, что праздник Пасхи и опресноков необходимо справлять вообще после равноденствия. Я оставляю в стороне предмет этих доказательств и прошу тех, для кого покров с Закона Моисеева снят, всегда взирать открыто на лик Христа, на Его учение и страдания. Что первый месяц бывает у евреев около равноденствия, об этом говорится и в книге Еноха".

(20) Анатолий оставил целых десять книг "Введения в арифметику", а также и другие произведения, свидетельствующие о его занятиях Священным Писанием и большой в нем осведомленности.

(21) Его рукоположил Феотекн, первый епископ Кесарии Палестинской, предназначая его преемником для своей епархии; в течение короткого времени они оба управляли этой Церковью, но когда Собор пригласил Анатолия в Антиохию по делу Павла и он проезжал через Лаодикию, тамошние братья удержали его у себя; Евсевия уже не было в живых.

(22) После преставления Анатолия последним епископом тамошней епархии перед гонением был Стефан, восхищавший многих своими познаниями в философии и других эллинских науках. Вопросы веры интересовали его меньше. Разраставшееся гонение обнаружило в нем скорее лицемера и труса, чем истинного, мужественного философа. (23) Церковь от этого не погибла; положениееевыправилось волею Господа, Спасителя всех, как только епископом этой епархии был назначен Фсодот, на деле оправдавший свое имя и свое епископство. Он слыл первым в искусстве врачевания тела, но никто не мог сравниться с ним и в заботе о душе; он любил людей, искренне им сочувствовал, ревностно оказывал помощь нуждавшимся в ней; очень был сведущ и в науках богословских.

(24) Таков был Феодот. В Кесарии Палестинской преемником Феотекна, ревностно исполнявшего свои епископские обязанности, был Агапий. Мы знаем, как он потрудился, искренне заботясь об управлении народом, и щедро помогал всем, особенно беднякам.

(25) В то же время я познакомился с Памфилом, человеком весьма уважаемым, истинным философом по своей жизни; в здешней епархии его удостоили священнического сана. Кто он был? Откуда родом? Ответить на это трудно, но о его жизни во всех ее подробностях, о школе, им основанной, о борьбе, выдержанной им при исповеданиях во время гонения, и о его мученическом венце я рассказал в особом сочинении, о нем написанном. (26) Он был один из замечательнейших людей нашего города; я знаю, что среди моих современников были люди редкие, например Пиерий, один из александрийских священников, Мелетий, епископ понтийских церквей. (27) Первый прославился своей нестяжательностью и своими философскими познаниями, размышлениями о делах Божиих, толкованием их и превосходными проповедями в Церкви на эту тему. О Мелетии (люди образованные называют его "аттическим медом") можно было бы написать, что в своих речах он достиг совершенства. Невозможно по достоинству оценить силу его риторики. Кто-нибудь скажет: это даровано ему от природы, но кто превзошел его богатством опыта и обширностью познаний? Во всем, что требует рассуждения и красноречия, он был самым искусным и одаренным: только испытай его, и ты скажешь: благородство его жизни соответствовало остальному. Я знаю, что во время гонения он целых семь лет скитался по Палестине. (29) Управление Иерусалимской Церковью после недавно упомянутого нами епископа Именея принял Замвда. Он вскоре скончался; Ермон, последний перед современным нам гонением, получил апостольский престол, доныне сохраняемый.

(30) В Александрии преемником Максима, восемнадцать лет управлявшего Церковью после Дионисия, стал Феона. При нем в Александрии известен был Ахилла, удостоенный священнического сана одновременно с Пиерием. Он управлял Училищем святой веры, закончил труд, редкий и не уступавший другим в философской значимости, и явил образ жизни, истинно соответствующий Евангелию. (31) После Феоны, прослужившего девятнадцать лет, епископство получил Петр, в течение двенадцати лет со славой несший это служение; до гонения он неполных три года руководил Церковью, остальное время жизни провел в тяжелых подвигах, открыто заботясь об общем благе Церкви. На девятом году гонения он был обезглавлен и украсился венцом мученичества.

(32) В предшествующих книгах мы установили порядок преемств от рождения Спасителя нашего и до разрушения молитвенных домов, т.е. за 305 лет. Оставим же потомкам нашим труд, из которого они узнают о современных нам мужественных борцах за веру, о том, кто они были и сколько их было.
КНИГА-ВОСЬМАЯ


КНИГА-ПЕРВАЯ КНИГА-ВТОРАЯ КНИГА-ТРЕТЬЯ КНИГА-ЧЕТВЁРТАЯ КНИГА-ПЯТАЯ
КНИГА-ШЕСТАЯ КНИГА-СЕДЬМАЯ КНИГА-ВОСЬМАЯ КНИГА-ДЕВЯТАЯ КНИГА-ДЕСЯТАЯ

Shalbuz-Dag -=- Forum